Край вечных туманов - Роксана Гедеон Страница 40

– Ради Бога, простите меня. Я дурно себя чувствую.

Раздраженная, я вышла в прохладную галерею, прижалась лбом к холодным прутьям кованой решетки на узком окне. Теперь, когда рядом не было этой великолепной графини, я почувствовала себя лучше и спокойнее. Как хорошо, что завтра на рассвете она уезжает вместе с отцом в Лондон!

Жанно разыскал меня, изо всех сил потянул за руку.

– Мама, мама, почему ты ушла? Я ласково привлекла его к себе.

– Малыш, не обнимай больше эту женщину, пожалуйста. Ты делаешь мне больно.

– Почему? Она такая красивая и добрая. От нее пахнет гвоздикой, как когда-то в саду… ну, помнишь, еще тогда, когда мы жили в Париже. Я зарывал под грядками гвоздики патроны от дяди Франсуа.

– Да, помню.

– Я не люблю, когда ты такая. Ты хочешь плакать, да?

– Нет, что ты.

– Я боюсь, когда ты плачешь. Но та дама в черном платье все-таки добрая.

– Мой дорогой, она не была бы такой доброй, если бы знала чуть побольше обо мне.

– Правда?

– Я так думаю.

– Хорошо. – Он поцеловал меня в щеку. – Она и вправду не такая уж красивая. Ты красивее, да!

Он вырвался из моих объятий, побежал по галерее, оглашая ее громкими криками, – ему нравилось эхо. Потом остановился и весело крикнул мне:

– А если дед еще позовет меня к ней, я ни за что не пойду! А я уже успела пожалеть, что ввязала ребенка в это дело.

До самой ночи я просидела у открытого окна западной башни, ссылаясь на то, что у меня мигрень и я нуждаюсь в свежем воздухе. Он и вправду меня успокоил. Я долго думала, размышляла и наконец нашла, что мой первый ревнивый порыв был крайне глуп.

Без сомнения, графиня де Кризанж красива и обаятельна. Но ей сорок лет, а мне двадцать три, и это кое-что значит. Кроме того, мои опасения были совершенно напрасны. Я так привязалась к Клавьеру, что любой намек на его какие-либо серьезные увлечения меня уязвляет. И красота графини еще не доказательство того, что он до сих пор влюблен в эту женщину. Он никогда не говорил о ней, я даже не слышала никаких сплетен и пересудов, к тому же, в то время, когда я не любила Клавьера, а скорее ненавидела, он никогда не появлялся с графиней в обществе. Так что вполне возможно, что их связь порвана еще много лет назад, когда очаровательная Флора де Кризанж уехала в провинцию.

Не мог же Рене мне лгать!

В конце концов, я тоже не из пеленок попала к нему в объятия. Я дважды была замужем, дважды переживала сильную страсть – с графом д'Артуа и с адмиралом. Но сейчас все это меня ничуть не волнует. Воспоминание о графе вызывает у меня лишь легкую улыбку, о Франсуа – гнев. И мне было бы странно, если бы Рене ревновал меня к ним.

Так почему же я ревную? Честное слово, мои предчувствия совершенно беспочвенны.

Успокаивая саму себя, я взяла со столика свечу, намереваясь возвратиться к себе в спальню: вечер был очень свеж и прохладен. За ужином я почти ничего не ела, и теперь мне хотелось спуститься в кухню, чтобы перекусить. Странно, конечно, что от размышлений у меня не пропал аппетит, но раз уж мне хочется есть, то…

Звуки громкого спора привлекли мое внимание. Я замерла на лестнице, ведущей в хозяйственные помещения. Свеча тихо мерцала у меня в руке, горячий воск капал на пальцы. Я внезапно поняла, что нахожусь рядом с комнатой, отведенной графине де Кризанж, и голоса доносятся именно оттуда.

– Не прикасайтесь ко мне! – вскричал женский голос.

– Я думал, вам стало дурно и вы падаете в обморок.

– Падаю в обморок? Я? Я? Когда мне больно, я не падаю в обморок, как какая-нибудь слабовольная дурочка!

Любовь и ревность взыграли во мне с такой силой, что у меня перехватило дыхание. Аристократические правила благородства предписывали мне тут же удалиться и не подслушивать. Но графиня?.. И маркиз? Они разговаривали о чем-то важном, рядом, в двух шагах от меня, мне надо было лишь стоять на месте, чтобы все слышать! Я не способна была уйти. Пусть я поступаю низко, пусть… честно говоря, мне наплевать на это, я не чувствую никакого стыда.

– Кузина, вы меня удивляете, – услышала я голос маркиза де Лескюра. – Мне казалось, дело идет на лад, и за ужином вы вели себя превосходно. А теперь у вас снова расстроились нервы. Вы готовы поставить под сомнение успех вашей миссии!

– Нет, – низким голосом возразила Флора де Кризанж. – Вы ошибаетесь. Королева в Тампле, я сделаю все, чтобы помочь ей. Но сейчас у меня нет сердца, Лескюр, оно осталось в Париже, и я становлюсь безжалостной.

Они замолчали. Кажется, маркиз наливал ей стакан воды, а она, вероятно, пила, чтобы успокоиться. Я бесшумно подошла поближе, чтобы лучше слышать.

– Вы что, так влюблены в этого негодяя? – спросил маркиз после долгой паузы. – Вы просто смешите меня.

– Не смейте называть его негодяем! Он передал мне целый пакет сведений об этих революционных подонках-политиках, о пороховых складах и заседаниях Комитета общественной безопасности. Для нашего дела он сделал очень много, любой король возвел бы его в герцоги!

– Вы несете чушь, кузина. Вам самой отлично известно, что он сделал это не за так; за эти услуги Англия позволяет его судам проходить сквозь блокаду…

– Сейчас ему это ни к чему. Он в тюрьме, его хотят казнить, а я сижу здесь с вами и слушаю, как вы называете его негодяем!

У меня сжалось сердце, я едва не выронила свечу из рук. Человек, который сидит в тюрьме, вращается среди политиков и прорывает кольцо английской блокады, – о ком же шла речь, как не о Клавьере!

Внезапно Флора заговорила быстро, страстно, горячо:

– Вы не представляете, Лескюр, что я перенесла! Как я страдала! Я вставала на рассвете, одевалась в простое платье и до поздней ночи стояла у Люксембургской тюрьмы в ожидании, что увижу его в окне или он сделает мне какие-то знаки. Это случалось так редко! За четыре месяца я видела его всего три раза, и все мельком. Мне мало удалось узнать… Эти мерзавцы арестовали его из-за его богатства, они требуют у него назвать счета в лондонском и женевском банках и за это обещают ему жизнь, но ведь это все ложь! Они сразу отрубят ему голову, если узнают. Для него единственное спасение теперь – молчать и тянуть время… А когда Рене перевели в Консьержери и я лишилась возможности видеть его хоть изредка, я готова была отравиться. Ей Богу, я не шучу. Но он переслал мне письмо, он не хочет, чтобы я умирала.

– Фло, Фло, успокойтесь, ваше поведение меня пугает.

– Вас пугает! – мрачно повторила графиня.

– Знали бы вы, что у меня на душе!.. Ах, Лескюр, вы хороший друг, но вы ничего не понимаете.

– Правда? – иронически переспросил маркиз.

– Вы понятия не имеете, каков этот мужчина. В своей жизни я не встречала никого, кто был бы похож на него. И это не преувеличение. Знаете, как я с ним познакомилась?