Край вечных туманов - Роксана Гедеон Страница 39

Они, наверно, уже поднялись в гостиную, мрачную и прохладную, как средневековый зал. Разыскав Пьера Голье по прозвищу Большой Пьер, правую руку отца, я приказала принести в гостиную как можно больше свечей и позаботиться о хорошем ужине. Пьер был с виду не слишком умным, неповоротливым, но можно не сомневаться, что в этом он проявит толк.

Я полагала, что моя встреча с Лескюром будет сердечной, как всякая встреча со старым и надежным другом, но на пороге гостиной остановилась в нерешительности. Он был не один, с ним была дама. Высокая стройная женщина в большой черной шляпе и красном платье, отделанном черным бархатом. Кто она ему? Я постеснялась при ней проявлять свои чувства. Может, она его жена… Поэтому в ответ на его поклон я лишь сделала легкий реверанс.

Дама подошла поближе. Светлые завитки волос цвета спелой пшеницы падали из-под черной шляпы, прозрачные голубые глаза, не большие, а раскосые, русалочьи, окинули меня внимательным взглядом. Она была уже не первой молодости, ей, наверное, не меньше сорока, но она оставалась такой стройной, легкой и грациозной, с таким изяществом носила платье, что невольная мелкая ревность кольнула меня в самое сердце.

– Моя кузина, графиня де Кризанж, – кратко представил ее Лескюр.

Я прикоснулась пальцами к ее дружественно протянутой руке – тонкой, затянутой в черную перчатку. Что-то знакомое почудилось мне в ее имени. Флора де Кризанж – уж не о ней ли сплетничали юные аристократки в монастыре святой Екатерины? Любовные похождения, интриги, похищения, дуэли – чем только не прославилось ее имя… А теперь она стала роялистским агентом. Да только она ли это? Мало ли Кризанжей на свете.

– Прошу вас, Фло, садитесь, вы устали.

Раз Лескюр называет ее Фло, стало быть, это та самая Флора де Кризанж, блиставшая в парижском свете и неожиданно уехавшая в провинцию в году эдак 1786-м.

– Благодарю, но я бы охотнее отдохнула и переоделась в своей комнате, если только наша прелестная хозяйка предоставит мне ее, – мелодичным голосом произнесла графиня.

– Маргарита проводит вас. И вас, маркиз, – ведь вы тоже нуждаетесь в отдыхе.

Одежда Лескюра после долгой скачки была в пыли и грязи, и я видела, что он устал. Хотя, надо сказать, его поведение удивляло меня. Он держался очень холодно и официально. Должно быть, эта графиня для него не только кузина, и я вела себя совершенно правильно, не проявляя своих нежных чувств.

– Господа, – очень вежливо сказала я вслух, – ужи в Шато-Гонтье обычно бывает в девять вечера. Мы будем рады видеть вас в столовой замка.

Выходя, графиня еще раз улыбнулась мне. Конечно, она его любовница! И она понятия не имеет, что еще месяц назад этот самый Лескюр признавался в любви мне, а не ей.

– Это та самая связная, с которой вы отправляетесь в Лондон? – шепотом спросила я, обращаясь к отцу.

– Да. Она несколько месяцев собирала сведения в Париже, она доверенный человек графа д'Артуа.

Поистине, эта женщина была связана со всеми, кто когда-либо любил меня. Я невольно заинтересовалась.

– Почему она так мрачно одета? Черное с красным – это цвета дьявола…

– Она всегда так одевается. Может быть, она носит траур по своему мужу, – задумчиво произнес отец. – Его казнили десять месяцев назад. Впрочем, это наверняка не так; они не питали друг к другу особой любви. У них все время происходили скандалы…

– Из-за чего?

– Из-за адюльтера. Эта графиня на редкость пылкая женщина. Ее муж служил на Корсике, а она в Париже делала что хотела. Она изменяла ему даже с буржуа. Кажется, лет восемь назад она так любила Рене Клавьера, что даже помышляла о разводе. Представляете? Любить этого буржуазного выскочку… Вот почему у меня нет к ней полного доверия.

Глазами, полными ужаса, я смотрела на отца.

– А он?

– Что – «он»?

– Он, Рене Клавьер, любил ее?

– Безумно. Можно даже сказать, она научила его любви. Ей ведь уже не так мало лет, она старше его лет на пять. Было время, когда она одна в Париже принимала его, не обращая внимания на мнение аристократии.

Отец немного помолчал и спросил:

– А почему, собственно, это вас так задевает?

Меня «задевает»! Да я была просто ошеломлена. Я слегка ревновала ее к Лескюру, но, то был лишь булавочный укол по сравнению с тем, что я почувствовала теперь. Какой кошмар!.. Зачем она сюда приехала? Я не смогу с ней даже разговаривать!

Жизнь в Версале научила меня оценивать возможности женщины с первого взгляда. Графиня де Кризанж показалась мне необыкновенной и особенной. Это не была Тереза Кабарьюс или Луиза Конта, которых когда-то содержал Клавьер. Даже в свои сорок лет она хороша. Эта кошачья грация, томный взгляд по-восточному узких глаз, безукоризненная фигура. Можно было себе представить, какова она была в молодости!

Это моя соперница, красивая и умная, ловкая и опытная настолько, что я, несмотря на свои почти юные годы, не взялась бы с ней тягаться.

И тогда у меня промелькнула спасительная мысль, что, может быть, их связь уже в прошлом. Рене никогда не вспоминал о графине, как, например, о некой квартеронке Глории. Стало быть, она не занимала его мыслей.

Или, черт побери, занимала их настолько, что он не решался говорить о ней со мной?

2

К ужину Флора де Кризанж явилась в безупречном совершенно черном платье, схваченном чуть выше талии античными камеями. Ослепительно белый кружевной воротник подсвечивал лицо снизу и молодил ее. Она знала секреты версальских кокеток, знала, как показать себя в наилучшем свете, и прекрасно этим пользовалась.

Я едва могла говорить с ней и лишь благодаря воспитанной в монастыре сдержанности удерживалась от того, чтобы не разглядывать ее слишком откровенно. Меня задевало все – ее внешность, одежда, манеры, голос, и чем больше я наблюдала, тем усиливалось мое огорчение. Она была неуязвима для критических стрел. Если сравнивать женщин с цветами, то графиня была розой, а я чувствовала себя полевым цветком.

– Сюзанна сегодня рассеянна, – извиняющимся тоном сказал отец, когда я в очередной раз ответила невпопад. – Ей слишком многое пришлось пережить, она еще не совсем оправилась. Графиня, видели ли вы моего внука?

По приказу отца был разыскан Жанно – нарядный, одетый в шитую золотом военную форму дореволюционных времен. Графиня обошлась с ним чрезвычайно ласково, мальчик даже обнял ее, хотя обычно не был расположен к таким нежностям, и это было для меня новым уколом в сердце.

– Юный наследник, маленький принц де Тальмон, – звучал, как сквозь туман, голос отца, который внуком гордился гораздо больше, чем мною в детстве.

Не выдержав, я поднялась из-за стола, и, следуя законам этикета, мужчины тоже встали. Я знаком остановила их.