Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева Страница 4

Она забывала, что разница между тридцатипятилетним отцом итой женщиной была не слишком-то и велика: пять лет. Просто чепуха, особенно посовременным меркам. А что касается старухи, то потом у нее были любовники и надесять, и на двадцать, и на двадцать пять лет моложе ее. Кстати сказать, вобъятиях одного из них она и испустила последний вздох…

Перечла я эту фразу и нашла, что она звучит безумнофривольно…

Да, уж такая это была женщина! Любила она мужчин, счету имне знала.

Одному из ее любовников я и обязана спасением собственнойжизни. Безусловно, если бы не всепоглощающая любовь к ней, он вряд ли ввязалсябы в ту кошмарную авантюру в 19-м году, вряд ли перевел бы меня из Петрограда вФинляндию по едва окрепшему льду Финского залива.

До сих пор у меня сводит судорогой лицо, стоит лишь подуматьо том, что мне тогда пришлось пережить, испытать. Но еще больше мучаютвоспоминания о том, чего я так и не пережила, чего так и не испытала, мечты отом, чего мне так хотелось, но что так и не сбылось.

Это именно его, того мужчину, я встретила сегодня.Неудивительно, что он мог показаться мне призраком прошлого! Ведь он возникименно из тех далеких дней, когда один за другим рухнули все столпы, на которыхдержался мой мир: уход отца, смерть матери, спокойная, достаточная жизнь,крушение России…

Моя бедная maman! Та история превратила ее в самую настоящуюстаруху… да что там, та история и свела ее прежде времени в могилу. Впрочем,говорят, все, что ни делается, делается к лучшему, – то же можно сказать ио maman. Она рано умерла, но зато ей не пришлось пережить те ужасы, которымбыла подвергнута Россия и все мы: сначала Первой мировой войной, а потомреволюцией и большевиками.

Не уверена, что все это пережили бы я и мой отец, что мывообще выжили бы, если бы не она, та женщина, самое имя которой было когда-тозапретным в нашей семье, и даже сейчас мне не хочется повторять его…

Кстати, о чем бишь я? Помнится, начала писать о том, что моене в меру расплодившееся и довольно-таки бестолковое семейство вполне моглонаселить целую деревеньку… Ах да, еще про церемонность я писала, с какойобщалась со своими потомками… Конечно, это объяснимо, ведь с кем-то из них яближе, кого-то едва знаю, кого-то люблю (насколько я вообще способна любить), ккому-то совершенно равнодушна (это мое обычное отношение к людям)… Наверное,праматерь Ева, окажись у нее такая возможность, столь же безучастно взирала бына свое многочисленное потомство, которое расползлось по всей матушке-Земле…

Между прочим, вот эти накорябанные мною словеса – самое верноедоказательство того, что разум мой и впрямь не в ладах с намерениями, аупомянутый в самом начале маразм – он уже где-то неподалеку. Я ведь хотеланаписать о вполне конкретной, хоть и мимолетной встрече с одним человеком,который сыграл в моей жизни и жизни моего отца как спасительную, так игубительную роль, – а вместо этого забрела в непролазные дебривоспоминаний… Да, правы те, кто уверяет: старики (ну будет, будет корчить изсебя невесть что, старуха я, в самом деле – старуха!) гораздо охотнее живут впрошлом, чем в настоящем, а о будущем вовсе предпочитают не думать.

Ну это, кстати, понятно. Какой смысл о нем думать? Все равноты его не увидишь. Именно поэтому старухи не любят покупать новых вещей: зачемзря тратить деньги, все равно ведь не успеешь износить того или этого платья…

Боже, как я любила, как обожала те первые платья изнабивного цветастого ситца, которые стали носить в Париже в 1929 году! Ихпридумал Пату, наводнил ими магазины prкte-б-porter, [1] и онизаставили крепко призадуматься мастеров haute couture, [2] дажеКоко Шанель! Именно тогда массовый пошив стал восприниматься как серьезноеявление в мире моды. А я накупила их себе множество: у меня была прелестнаяфигура, со времени моей работы манекеном я ни чуточки не раздалась, хоть к томувремени родила уже троих детей: сына от первого мужа, Робера Ламартина, и двухдочерей от второго, Жака Гренгуара.

Теперь-то обоих моих мужей нет в живых, а дочери –совершенные старухи. Вспоминаю себя в их годы – нет, я выглядела куда лучше, даи душой была моложе!

Та-ак… опять корабль моего разума понесся по волнам памятибез руля и без ветрил! Чьи это стихи… какого-то испанца, латиноса, кубинца… поволнам моей памяти… Не помню!

Да и бог с ним, с латиносом или кубинцем.

Итак, сегодня я опять встретила того человека. Последний развидела его, не соврать, лет двадцать тому назад, и тоже случайно, мельком, изокна авто. Разумеется, я не остановилась, но разглядеть его успела. Еще тогда япоразилась, насколько мало он изменился… а сегодня я обнаружила, что, как этони странно, он вообще не изменился за всю свою жизнь. А теперь, в своивосемьдесят девять (он старше меня на четыре года), он и вовсе ничем неотличается от того юноши, который в декабре 1919 года пришел в моюпетроградскую квартиру и сказал:

– Меня послал ваш отец, чтобы я спас вашу жизнь, но выдолжны знать: если бы не… – тут он назвал имя той женщины, – я ипальцем не шевельнул бы ради вас!

Почему он сказал так? Ну, наверное, его оскорбляло, что внашей семье ее имя смешано с грязью, наверное, он хотел унизить меня – одну изтех, кто унижал ее, бывшую счастьем (а заодно и несчастьем!) всей его жизни. Потомя узнала, что он нес ее имя как знамя… нет, это слишком высокопарное и какое-тоужасно советское сравнение. Так могли бы выразиться какие-нибудь большевизаны.Правильнее будет сказать, что он нес ее имя, словно рыцарь – ленту, подареннуюему на турнире прекрасной дамой.

В ее честь он совершал многие подвиги: он спасал людей,уводил их из России. А также совершал деяния, которые трудно назвать подвигами.В ее честь он убивал… Мне это точно известно. Я знала многих из тех, кого онубил, начиная с того бесконечно мерзкого матроса, который попался нам близКронштадта… Да ведь и ее саму он тоже убил – и все так же – в ее честь!

О Господи. Я опять сбилась с пути моих мыслей. Я началаписать о том, что он по-прежнему юношески строен, походка его легка и порывиста.Собственно, я узнала его именно по этой походке: он не идет, а летит, даже какбудто взмывает над землей при каждом шаге. Правда, меня удивило, что у негобольше нет седины. Боже, подумала я, неужели он покрасил волосы?! Какаяпошлость – мужчина с крашеными волосами!

Я велела шоферу обогнать его и подождать у перекрестка, асама высунулась из окошка и уставилась на него, и не отводила взора все время,пока он шел мимо.

Он меня не заметил. А если и заметил, то не узнал.