Ночи Калигулы. Восхождение к власти - Ирина Звонок-Сантандер Страница 4

— Твоё отсутствие не будет долгим, — заверил племянника Тиберий, лукаво улыбаясь. — Вернёшься из Антиохии с победой, и я велю возвести в твою честь триумфальную арку…

— Мой долг — беспрекословно служить Риму. Я поеду в Антиохию, — прервал Германик разглагольствования Тиберия.

Германик развернулся и направился к выходу. Весьма неучтиво по отношению к цезарю, но Германик не мог пересилить себя. Не мог заставить себя попрощаться с Тиберием — дядей, приёмным отцом и императором Рима. Горечь несправедливой обиды обжигала сердце полководца и неминуемо выплеснулась бы наружу, скажи он ещё хоть слово Тиберию.

— Ты обиделся, Германик? — цезарь послал вдогонку ему вопрос, в котором прозвучала скрытая насмешка. Полководец остановился посреди огромного полупустого зала и медленно обернулся. Ясные серо-голубые глаза Германика столкнулись с мутно-зелёным неуверенным взглядом Тиберия.

— Моя поездка в Антиохию означает немилость? — напрямик спросил он.

— Ну что ты! — с улыбкой возразил Тиберий. — Наоборот, я прошу тебя о милости. Я старею. Мне уже не под силу уследить за порядком в дальних провинциях. Ты — мой племянник и наследник. Кто, как не ты достоин чести укрепить престиж Рима и власть цезаря? Придёт время — и ты тоже станешь императором! Возможно, даже раньше, чем предполагаешь. Может быть, я сам накину на твои плечи пурпурную мантию после победного возвращения?!. — Тиберий выжидающе посмотрел на Германика, пытаясь понять, какое впечатление произвели на честолюбивого полководца его слова. И, ссутулившись, притворно захныкал: — Мне почти шестьдесят лет, императорский венец становится обременительным для меня!..

Германик изумлённо уставился на Тиберия. Неужели правда — то, что говорит цезарь? Можно ли верить человеку, который столько раз нарушал слово? Германик на всякий случай благоразумно решил не верить. Кто, находясь на вершине власти, добровольно откажется от неё? И все-таки!.. И все-таки, сердце Германика гулко забилось, когда он мысленно представил себя в императорском венце и лиловой мантии, въезжающим в Рим на позолоченой колеснице, запряжённой четвёркой белых лошадей. Честолюбие высоко подняло голову и заглушило голос благоразумия. Германик улыбнулся императору, и Тиберий облегчённо засмеялся.

— Вот и прекрасно! — воскликнул Тиберий, обнажая в улыбке полусгнившие зубы. — А перед отъездом ты непременно пообедаешь у меня. Я устрою в твою честь великолепный банкет! Усладим желудок изысканными яствами: паштет из фазаньей печёнки, запеченые петушиные гребешки, щупальца осьминога под винным соусом… И вино! Много вина с пряностями и корицей. А для развлечения — танцовщицы из Гадеса, города основанного финикийцами на самом краю земли — там, где солнце по вечерам садится в бесконечное море. Знаешь ли ты, как соблазнительно и страстно пляшут эти смуглые женщины, в чьих жилах причудливо смешалась кровь финикийцев, кельтов, карфагенцев и завоевателей-римлян?.. — Тиберий плотоядно зачмокал влажными губами.

Германик подавил отвращение, охватившее его при виде отвисших слюнявых губ цезаря. Он почтительно приложил руку к груди и, отступив на шаг, произнёс:

— Я пообедаю у тебя, божественный цезарь!

— Я дам тебе ларец с посланием и подарками для сирийского наместника. По приезде в Антиохию вручишь его от моего имени Гнею Пизону. Ларец будет открытым, дабы ты убедился, насколько велико моё доверие к тебе, возлюбленный сын! — заявил Тиберий.

— Запечатай ларец, о цезарь, — бесстрастно отозвался Германик. — Я никогда не посмею усомниться в тебе.

И Тиберий удовлетворённо улыбнулся.

В приливе неожиданной любезности, он провёл Германика и маленького Калигулу до выхода, скрытого тяжёлой парчовой занавесью. Белые мягкие руки Тиберия, покрытые мелкими старческими веснушками, дрожали в припадке какой-то нервной радости. Император скрывал их среди пышных складок мантии.