Сестры из Версаля. Любовницы короля - Салли Кристи Страница 39

Луиза трясет его за руку, разрушая наше уединение.

– Пятьдесят пять? Ой, нет, дорогой, вы должны ставить на свое особое число семь.

– Но весь прошлый месяц это число ни разу не принесло мне удачи. Я меняю число. Иногда перемены – это как раз то тонизирующее средство, которое необходимо.

Остальные придворные делают свои ставки, маркиз де Мезьер, нарочито поставивший высокую башенку из монет на три и тридцать шесть, заявил, ни к кому конкретно не обращаясь, что вчера ночью ему во сне явились именно эти числа. Принцесса де Шале оторвалась от сырных пирожных ровно настолько, чтобы поставить на номер двадцать.

– Двадцать – именно столько пирожных вы уже съели? Или столько вы намерены еще съесть? – медовым голоском вопрошает Шаролэ.

Принцесса одаривает ее холодным непонимающим взглядом, а потом, не отводя глаз, неспешно тянется за очередным пирожным. Мадам д’Эстре и шевалье де Кок двусмысленно шутят о том, сколько раз они посетили «Фонтан Венеры» в прошлом месяце, и решают, что шестнадцать, хотя она уверяет, что была еще дважды, но уже без него. Вскоре на доске с семьюдесятью числами возвышается пейзаж из неодинаковых стопок монет и фарфоровых шишек, больших и маленьких.

– Время пришло! – напыщенно заявляет банкир, бьет по рукам замешкавшихся тростью с золотым наконечником и собирает ставки. Он подает знак Луизе, и та грациозно встряхивает мешочек. Все не сводят с нее глаз, когда она достает из черного бархатного мешочка бочонок.

– Сорок восемь!

Юная принцесса де Гемане взвизгивает, как поросенок, и так подскакивает, что у нее с волос выпадает украшенная жемчугом бегония.

– Теперь я куплю себе рубиновый перстень! Мне так долго не везло, но я знала, что сегодня фортуна улыбнется мне.

Маркиз де Мезьер важно кланяется и, ссылаясь на какие-то забытые дела, нетвердой походкой покидает комнату. Принцесса де Шаролэ с презрением швыряет на пол недоеденное сырное пирожное.

– Ах, простите, мадемуазель, ваши номера не выпали.

Я пожимаю плечами:

– Ничем не рисковала, ничего и не выиграла. Кроме того, это всего лишь игра, где правит случай. Такие игры скучны.

– Значит, в случай и удачу вы не верите? – Король изумленно поднимает бровь.

– Почему же? Верю! Как же еще можно объяснить успех тех, кто обделен талантами? – Я смотрю прямо на Мёза, который, задрав нос, бездумно роется в вазе с сухим инжиром.

Король смеется:

– Ха-ха! Вы так суровы, мадемуазель. Так суровы! Если эта игра нагоняет на вас скуку, то что же вы предлагаете?

– Шахматы, – тут же отвечаю я. Мадам де Дрей – искусный стратег, и мы множество томительных вечеров провели в монастыре за игрой в шахматы.

– Но это не игра для вечера в кругу друзей! – возражает мадам д’Эстре, вытягивая губки утиным клювом, как она обычно делает, когда пытается флиртовать.

– Шахматы – игра королей. Меня научил Флёри много лет назад, но должен признаться, что за последние годы я утратил сноровку. Может быть, не было достойного соперника?

– В комнате париков, сир, есть набор шахмат, – предлагает Мёз, поспешно глотая инжир. – Подарок от испанцев?

– Вы, как всегда, правы, Мёз. Господи, столько воды утекло. Но должен согласиться с мадам д’Эстре: шахматы – это не игра для группы, которая собралась сегодня вечером.

Я ничего не отвечаю, только продолжаю улыбаться. Он секунду колеблется, потом на что-то решается:

– Но, возможно, завтра вечером… Этот концерт в покоях королевы мне не интересен. Тогда мы сыграем в шахматы, да, с мадемуазель де Нель!

– Отлично! Я отточу свое мастерство, и к концу вечера, без сомнений, вы получите шах и мат.

Король облизывает губы и не сводит с меня глаз, потом качает головой, как будто забыв, что вокруг нас находятся люди.

– Эта шахматная доска такая красивая. Такие изысканные резные фигурки, по-моему, из слоновой кости, – замечает Луиза несколько взволнованным голосом.

Король поворачивается к ней и на долю секунды смотрит на нее как на незнакомого человека. Потом он хлопает в ладоши:

– А сейчас еще один раунд каваньоля.

Я снимаю с уха вторую сережку и ставлю ее на номер один. Почему нет? Луиза еще раз встряхивает мешочек, воздух накален от нетерпения и жадности, когда те, кто и так имеет уже все, молятся о том, чтобы иметь еще больше.

– Номер один!

Ха! Я хлопаю в ладоши и спонтанно хватаю Людовика за руку, он в ответ обнимает меня. Меня впервые обнимает мужчина; мне кажется, что отец никогда меня не обнимал, что уж говорить о чужом мужчине.

Ох.

– Шестьдесят четыре жемчужины для настоящей Жемчужины. Мадемуазель, я встречусь с банкиром, и мы превратим ваш выигрыш в ожерелье. И я добавлю еще шестьдесят четыре, поскольку своим присутствием вы доставили мне истинное наслаждение.

В конце вечера мы с Луизой возвращаемся в ее покои. Я пребываю в крайнем возбуждении – может быть, значение умелой стратегии и мастерства мною слишком преувеличены? Может быть, стоит полагаться только на удачу? А завтра мы будем играть в шахматы – наедине.

– Полина, тебе очень повезло. Король сегодня в отличном настроении, – говорит Луиза, когда мы возвращаемся назад по залитым светом свечей коридорам в ее покои. Гигантские зеркала отбрасывают призрачные тени, говорит она негромко, потому что никому не ведомо, кто притаился в темноте. – Его редко увидишь в таком отличном расположении духа, обычно зимой он страдает от меланхолии. И он был так любезен с тобой… крайне любезен. Интересно, неужели это приезд юной принцессы Лихтенштейн так поднял ему настроение?

Голос ее несколько встревожен, но в нем теплится надежда, как будто, озвучив свои мысли, она может избавиться от нежелательных подозрений.

От Полины де Майи-Нель

Версальский дворец

3 апреля 1739 года