Обреченная на счастье - Елена Богатырева Страница 39

Однозначного ответа на первый вопрос я дать не смогла, поэтому решилась на хитрость. Хорошо, с чего все началось? Действительно ли я ходила к Левшинову и он сказал, что меня спасет лягушка? Может быть, я еще тогда заболела? Действительно ли меня выгнали из собственного дома? Может быть, мне это только показалось? Ладно, этот факт можно проверить эмпирически. Я сняла трубку и набрала свой номер телефона, напоминая самой себе Фаину Раневскую в фильме «Весна», когда та крутила телефонный диск со словами «белая горячка, горячка белая!». Телефон не отвечал.

Но… «Это ли не приключение?» — думала я. Мне ведь хотелось, чтобы в монотонном течении моей жизни что-нибудь изменилось. Чтобы можно было отличить один день от другого. Чтобы каждый час имел свою особую окраску, свою пряную ноту. Но как бы там ни было, к тому, что происходило теперь, я готова не была. В воображении моем не было ничего конкретного, когда я мечтала о переменах. И уж точно совсем ничего пугающего или неприятного.

Возможно, кто-то другой, подчеркиваю, кто-то, но не я, живет так постоянно. Я даже вспомнила одну свою приятельницу, с которой все время что-нибудь приключалось. То она влюблялась до беспамятства, то болела смертельной болезнью, правда, недолго, то чуть не попадала под трамвай и тот отрезал ей носик от туфли. Ее рассказы казались мне фантастикой, я была абсолютно уверена, что она сочиняет все это в свободное от работы время, потому что не видела никогда ни мужчину ее непомерной страсти, ни рокового диагноза, выведенного на официальном бланке, ни даже туфельки с отрезанным носиком.

Теперь же я была почти уверена, что жизнь может в любой момент выскользнуть из рук, оставив свои серые будничные одежды на тротуаре, и взорваться фейерверком событий, начисто лишенных здравого смысла и противоречащих всяческой логике.

Я включила телевизор, чтобы хоть как-то отвлечься от своего бреда, и попыталась сосредоточиться на французском фильме, который, очевидно, только что начался. Через какое-то время я обнаружила себя сидящей на диване и бессмысленно, с нахмуренными бровями, уставившейся в экран. Фильм кончился, шли титры, а в голове моей метался только один вопрос: кому понадобилось следить за мной? Левшинов сказал, что я нахожусь на волосок от смерти. Что у меня есть враги.

Я думала и думала об этом и все-таки никак не могла взять в толк: кому я нужна? У меня нет денег, чтобы кто-то попытался завладеть ими. Я не красавица, и никто не сходит по мне с ума. Клима я тут же отмела. Его отношение ко мне сопровождалось прохладной ленью, а вовсе не пламенной страстью. Мне никто не завидовал, потому что завидовать было нечему. Абсолютно! Я не обладала никакой властью, не знала ровным счетом никаких секретов, не участвовала в заговорах, не интересовалась политикой. В общем, все, чего можно было не делать, я не делала.

Оставалась последняя надежда, что этот человек, который ходит за мной по пятам, не совсем нормальный. С одной стороны, это безусловно радовало, потому что из этого вытекало, что я сама здорова. А с другой — пугало еще больше. Если у этого типа что-то с головой, стало быть, он непредсказуем и ожидать от него можно чего угодно.

Когда я вглядываюсь в чужие лица, мне кажется, что мир этот устроен совсем не для меня. Мне нет в нем пристанища. Нет тихой гавани, куда я однажды смогла бы привести свои корабли. В чужих лицах отражается чужой космос, холодный, неприятный и неприемлящий меня. Я всматриваюсь в чужие лица издалека или сбоку и никогда не заглядываю в глаза. Провалы глаз напоминают мне осиные гнезда, там всегда прячется что-то колючее, болезненно жалящее, опасное…

День двигался и двигался в сторону заката, сворачиваясь постепенно, легко затуманивая сознание, делая тяжелыми веки. Я ждала его конца, потому что это был еще один день, вычеркнутый из жизни. Завтра мне предстояло пойти на работу. Тогда все встанет на свои места, я буду знать, что же мне делать в этой жизни. А сейчас, предоставленная самой себе, я потерялась, я застыла. Я ничего не хочу, мне ничего не нужно. Кажется, я даже пообедать сегодня забыла. Но не все ли равно? Вот завтра я буду бинтовать собачек после операций, и в жизни появится какой-то смысл, все приобретет значение. Но сейчас мне хочется только спать.

В восемь вечера я уже была в постели, а Чарли лежал рядом со мной на полу, положив голову на мои тапочки. Последние несколько дней мне не удавалось выспаться, поэтому уснула я необыкновенно быстро. А сны мне снились лиловые и перламутровые, такие ласковые сны.