Рыжее счастье - Наталия Рощина Страница 39

— Простите.

— За сегодняшний вечер вы слишком часто извиняетесь. Не стоит, право же, не стоит. Все в порядке.

— Эрнест Павлович, — Мара хлопнула себя по лбу, — моя одежда… Она осталась там, в служебном помещении. Я…

— Я понял. Сейчас принесут вашу… Что у вас там? — нетерпеливо спросил Гурин.

— Бежевая короткая дубленка с капюшоном.

Гурин сделал знак, и один из охранников исчез за стеклянными дверями входа в зал ресторана. Его высокий силуэт замелькал в мозаике толстого полупрозрачного стекла. Прошло несколько минут, показавшихся Маре вечностью. Она стояла, наблюдая, как услужливый Серега-гардеробщик помогает Гурину одеться, кланяется, широко улыбается, пряча в карман щедрые чаевые.

— Прошу. — Низкий голос охранника прозвучал неожиданно. Мара обернулась и увидела, что он принес ее дубленку. — Прошу, я помогу вам.

— Спасибо. — Мара быстро застегнула змейку, заметив, как один из высоких широкоплечих парней уже вышел в просторный холл. Он явно спешил оказаться на крыльце первым. — Я готова, Эрнест Павлович.

— Прекрасно, тогда пойдемте.

В длинном кашемировом пальто горчичного цвета Эрнест Павлович казался выше, стройнее. Мара шла, держа его под руку, время от времени поглядывая на него. Этот мужчина интриговал ее. Можно сказать, что он даже нравился ей с каждой минутой все больше. Снова отошла неприязнь, которую она ощутила в какой-то момент. Ей захотелось продолжить общение. Маре было интересно с Гуриным. Кажется, он знал обо всем на свете: о чем бы только ни заходил разговор, он тут же уверенно и увлеченно поддерживал его. Мара заметила, что и она понравилась ему тем, что не сидела, изумленно открыв рот. Она не зря набиралась информации из книг, журналов. Мара однажды сказала себе, что какой бы ни была ее внешность, она должна заставлять хорошенько работать свои мозги. Конечно, институт общественного питания не был идеальным вариантом для учебы, но, учитывая обстоятельства, Мара старалась не отчаиваться. Она вспомнила себя той, что была в детстве, когда и бабушка, и мама набирались энергии от ее веры в лучшее. Вот и она сейчас должна верить.

Выйдя из здания ресторана, они медленно спускались по ступеням высокого крыльца. Внизу уже стояли три машины, марки которых Мара не знала. За то время, что она жила в городе, она только успевала удивляться тому, какие красивые, быстрые, мощные автомобили ездят по его улицам, но разобраться с их названиями ей попросту не приходило в голову. Зачем? Хотя сейчас, любуясь сверкающими авто у крыльца, она пожалела, что не может запросто козырнуть знаниями и в этой области. Эрнесту Павловичу это бы наверняка понравилось, но теперь Маре оставалось лишь молча созерцать их великолепие. Эти машины показались ей самыми прекрасными из всех, что ей доводилось видеть. Из одной, стоящей посередине, быстро вышел один из тех рослых парней, что сидели за соседним столиком в ресторане, и открыл заднюю дверцу, из двух других — высокие юноши с непроницаемыми, сосредоточенными лицами.

— Смелее, — тихо сказал Гурин, заметив замешательство на лице Мары. — Мы поедем в средней машине. Не возражаете?

— Разумеется, — сдержанно ответила Мара. Она решила, что не стоит настолько явно показывать свое изумление от происходящего. И, уже удобно устроившись на просторном сиденье «мерседеса», спросила: — И куда же мы направляемся?

— Это вы мне сейчас скажете.

— Как это? — Мара повернулась к Гурину. Он смотрел прямо перед собой, словно внимательно изучал затылок сидящего впереди охранника.

— Очень просто. Сейчас вы мне скажете свой адрес, и я отвезу вас домой.

Мара автоматически назвала адрес Евдокии Ивановны и почувствовала, как внутри все оборвалось: она все испортила. Все фантазии Мары вылетели из головы. Мара ругала себя почем зря за то, что посмела мечтать о том, что ей не позволено. Она не понравилась ему, и завтра же об этом станет известно Елене Константиновне! Та выгонит с работы и ее, и тетю Дусю. Мара представила себе лицо той, которая приютила ее, заменила семью, а теперь окажется без работы именно благодаря своей доброте. Этого нельзя допустить. Неужели ничего нельзя изменить? Мара представила, что в лучшем случае Евдокия Ивановна не выгонит ее из дома, а в ресторане она снова окажется на кухне, с мизерной зарплатой, на которую едва ли можно прокормиться. Мара решила идти ва-банк. Она придвинулась к Эрнесту Павловичу как можно ближе и прошептала на ухо:

— Не могу поверить, что сегодняшний вечер так закончится.

— О чем это вы? — Хитро прищурившись, Гурин повернулся к Маре. В ее синих глазах плясали бесовские огоньки. Их не было целый вечер, и только сейчас хозяйка позволила им вырваться наружу. Они плясали, выдавая снопы искр, которые, по-видимому, должны были испепелить его. Эрнест Павлович притворился совершенно непробиваемым и никак не реагировал на соблазнительное поведение Мары. Она едва прикоснулась к его руке, потом вдруг принялась изучать линии на его ладони, рассказывая с загадочным видом о том, что ждет его в ближайшем будущем. Как он понял, все сводилось к тому, что ему не избежать неожиданной сильной страсти, которая полностью изменит его жизнь.

Гурину сталь жаль Мару. В нем заговорило отеческое чувство к этой из кожи вон лезущей, старающейся обаять его девушке. Наверняка она ненавидит его в душе, презирает этого маленького лысого старика, с которым весь вечер была так мила. Ей хочется поскорее избавиться от его общества, но она должна сделать все, чтобы он остался доволен. Она понимает, что каникулы, которые устроила ей строгая и властная хозяйка, нужны лишь для того, чтобы она провела их в его компании. И как же она боится, что не угодила, что все испортила. Гурин наблюдал, как талантливая актриса пытается играть роль соблазнительницы, для которой это приключение — самое главное в жизни. Ему стало противно, гадко, стыдно. Гурин не узнавал себя. Вместо того чтобы включиться в игру, прекрасно провести ночь, отвлечься от всего в объятиях этой рыжей плутовки, он никак не мог совладать с проснувшейся моралью.

— Остановись, Мара, — тихо сказал он, когда ее рука, скользнув под полы пальто, недвусмысленно остановилась.

— Остановиться? — Мара тут же убрала руку, но все еще продолжала источать знойные взгляды. Она не сразу поняла, что впервые за время их знакомства Гурин обратился к ней на ты.

— Мы уже приехали.

Мара почувствовала, как краска заливает щеки. Онемевшие конечности перестали повиноваться. Теперь во взгляде Мары был страх. Она смотрела на Эрнеста Павловича, вернее, на его губы. Она ждала, что он скажет ей напоследок, готовя себя к чему-то вроде: «Передай Елене Константиновне, что я разочарован…» Однако вместо этого она услышала совершенно иное:

— Вот что, сегодня уже поздно, а завтра я заеду часов в шесть вечера. Договорились? — Мара молча кивнула. Она была готова согласиться со всем, что он скажет. — Завтра ты, прежде всего, расскажешь мне о себе. И тогда мы будем думать.

— О чем? — выдавила из себя Мара.

— О том, что делать с твоей жизнью дальше.