Любовник тетушки Маргарет - Мейвис Чик Страница 39

Саймон взглянул на часы. На какую-то неуловимую долю секунды мне представилось, что он сейчас скажет: «У меня всего полчаса времени, так что давайте поторопимся». Но Саймон всего лишь сверился с календарем.

— В четверг у меня день рождения. Сходим куда-нибудь вместе? Я люблю пасту, вообще итальянскую кухню. А вы?

Сегодня вторник. Значит, впереди был один вечер, чтобы освоиться с новым положением, один день, чтобы по-настоящему понервничать, и потом мы снова увидимся.

— С удовольствием, — сказала я чистую правду, что оказалось для меня сюрпризом. Не задумываясь над метафорами, я решила немедленно взять быка за рога и с самоуверенностью — несколько показной — спросила:

— Ну а как насчет секса?

Он совершенно серьезно ответил:

— Это зависит от степени вашего нетерпения.

Сама Агриппина, усомнись кто-нибудь в ее знании ядов, не почувствовала бы себя более униженной.

— Никакого нетерпения я не испытываю. Отнюдь. Просто я думала, что нам следовало бы… гм-м… ну-у… обсудить это.

— А вы за или против?

Какой глупый вопрос. Я свободная и независимая женщина, не так ли?

— Разумеется, я — за, но это вовсе не значит, что мне не терпится.

— Что ж, я тоже — за. Значит… — Он пожал плечами, и его лицо приобрело несколько озадаченное выражение, словно в помещении вдруг стало гораздо меньше света. — Значит, это случится?.. — И посмотрел на меня так, что смущение, испытанное, когда он застал меня за созерцанием диковинного бюста, показалось сущим пустяком. — В конце концов, это ведь всего лишь наше первое свидание.

Разумеется, он был прав.

После этого мы оба вдруг повели себя совершенно естественно, так, словно познакомились где-нибудь у общих друзей и это было наше первое спонтанное свидание, а не результат заранее продуманного предприятия. Мы разговорились об искусстве. Он предупредил, что плохо в нем разбирается, но на поверку оказался знатоком почище многих. Архитектура привлекала его больше, чем живопись, кумиром был Корбюзье. В изобразительных искусствах он отдавал предпочтение экспрессионизму, потому что это течение, по его словам, наилучшим образом отражало турбулентность эпохи. Не понимаю, как ему удалось произнести это безо всякого пафоса, но удалось. Я рассказала о своих рамках, о том, как порой чувствую себя почти богиней, когда удается усилить впечатление, добавив идеальное обрамление совершенному произведению искусства. Не понимаю, как мне удалось произнести это, не вызвав у него внезапного свертывания крови, но удалось.

Кстати, уже безо всякой помпезности, он сказал очень приятную для меня вещь — что Иниго Джонс [37]начинал как окантовщик картин. Я этого не знала и с удовольствием спрятала «орешек» в свое беличье дупло, чтобы время от времени вытаскивать его и любоваться им потом, долгими унылыми зимними днями, когда я вернусь в мастерскую и снова окажусь на линии огня между блуждающим взглядом Рэга и махами Джоан. Немного помечтала, представив себя театральной художницей при дворе Карла Третьего, а потом проектировщицей храмов экологии…

Кино интересовало его больше, чем театр. Автомобили не интересовали вовсе, их он рассматривал исключительно как средство передвижения. Друзей было мало, но он ими очень дорожил, приятелей — гораздо больше. Он не считал себя ни гурманом, ни кулинаром, любил простую пищу и непритязательную сервировку. Никогда не носил костюмов. Мечтал за предстоящий год посмотреть массу всяких достопримечательностей и в Англии, и в Европе, некоторые — один, другие — в компании. Жил в Клапаме, в квартире, которая ему не принадлежала.

Банальные, но такие важные подробности.

Я радовалась, что по истечении года он уедет. Характер вырисовывался весьма привлекательный, но всякая привлекательность меркнет, как только натыкаешься на вонючие носки под кроватью.

Требовалось прояснить еще один (кроме секса) вопрос, и я сказала:

— Думаю, нужно поговорить о деньгах.

Он с трудом сдержал смех.

— В самом деле? Вы собираетесь назначить цену? — Он изобразил на лице детскую невинность. — Вот уж не предполагал. — Я молчала, не поддаваясь на провокацию. — Так и быть, оставлю вам по завещанию все, — рискованно пообещал он и залпом опорожнил стакан.

— Дар принимаю, — язвительно ответила я, еще не решив, счесть себя оскорбленной или нет. Но по размышлении предпочла не обострять отношений.

— О деньгах? — уже без ерничества переспросил он.

Я молча кивнула.

— Вы имеете в виду, кто за что будет платить?

— Да.

— Об этом я не думал. А вы что предлагаете?

— Наверное, лучше, чтобы каждый платил за себя — в большинстве случаев.

— Договорились. Это замечательно. Очень практично.

«Должен же кто-то из нас быть практичным», — мысленно добавила я и встала.

— Так что позвольте мне заплатить мою половину за угощение.

— Нет-нет. — Он отвел мою руку с кошельком. — Разрешите сегодня мне расплатиться самому.

Я, однако, настаивала. Денежный вопрос может испортить любые отношения, так что я предпочла с самого начала быть на равных.

Мы расплатились и вышли. Майское солнце еще ярко сияло на небе, когда мы направились к своим машинам.

— Все это немного эксцентрично, вы не находите? — сказала я.

— Да, — серьезно согласился он. — Но рассматривайте это как приключение.

В целом совет был разумным.

— Однако и о романтике забывать не следует, — поддразнила я, открывая дверцу.

— Женщины о ней никогда не забывают, — ответил он и чмокнул меня в щеку.

От неожиданности я отскочила чуть ли не на фут. Одному Богу известно, что бы я сделала, если бы он вдруг предложил устроить блиц немедленно, на заднем сиденье.

— Ну, пока. — И, смущенная, как школьница, я села в машину.

Он махнул мне рукой, пока я отъезжала, — весьма неуверенно и не в ту сторону. К тому же я поймала себя на том, что смотрю в зеркало заднего вида, чтобы проверить, не нырнет ли он обратно в паб, на свидание с мисс Грудью, которое, может быть, они успели друг другу назначить. И только спустя несколько минут с несказанной радостью осознала, что ревность не входила в соглашение, подобное нашему. Мы заключили «китайскую сделку» — то есть сделку, не требующую ни присутствия адвокатов, ни даже письменного свидетельства. Она основывается на взаимной выгоде и поэтому скрепляет участников прочнее, чем любой закон.

К тому времени, когда прибыла домой, я чувствовала приятное возбуждение. Наконец что-то происходит, сказала я себе и миссис Мортимер. Зеркало, висящее в холле, отразило мой сияющий взгляд и разрумянившиеся щеки. Мне даже представилось, как через год, комкая мокрый носовой платок и смахивая слезу, я провожаю его в Никарагуа. Никарагуа… Почему именно Никарагуа? На свете столько других мест. Просто мальчишеская тяга к авантюрам с легкой примесью политики? Или что-то более глубокое? Ладно, не мое дело. Какое восхитительное чувство свободы: ничего не надо выяснять. Большое облегчение. Он сказал: «Это случится», — и не только о сексе. Пусть так и будет.