Причуды богов - Елена Арсеньева Страница 39

Расторопная служанка вылила в ванну последнееведро горячей воды и, удовлетворенно оглядев дело своих рук, двинулась прочь,унося пустые ведра и так и не заметив Юлию.

Бог весть, для кого приготовлено благоухающеегорячее диво! Надо надеяться, он не заметит урону, если Юлия зачерпнет себеводы… Но куда? Служанка унесла ведра… Не в котелке же мыться! Ах, нет, нет,невозможно устоять перед соблазном!

В три проворных движения расплетя косу, Юлияпробежала к ванне, перескочила через край – и с протяжным стоном блаженстваухнула с головой, так что распустившиеся волосы ее поплыли по воде, словноневедомые темно-золотистые травы.

Разумеется, она сразу забыла о том, чтособиралась лишь окунуться украдкой, потеряла всякое представление о времени иосторожности и принялась радостно тереть волосы и тело этой дивной, мягкойводой, которая, очевидно, была наполнена какими-то хитрыми снадобьями, ибопроникала во все поры, наполняя и тело, и душу неизъяснимым блаженством.

Бог весть, сколько времени пребывала Юлия всем благоухающем опьянении, как вдруг рядом раздался голос, своей яростью игрубостью способный и архангела сверзнуть с небес на землю:

– Что это значит?!

Юлия вынырнула, отмахнула с лица мокрые пряди– и вода вмиг замерзла: возле ванны стояла пани Жалекачская.

Она почудилась Юлии порождением чьего-токошмарного сна, воплотившегося в яви: всклокоченная, но уже ярко нарумяненная,полуодетая – в каком-то подобии пеньюара, который лет двадцать тому был,очевидно, красив и просторен, а теперь смотрелся линялой тряпкой, едваприкрывавшей спину чрезмерно раздобревшей дамы, чьи нещадно эксплуатируемыепрелести были щедро выставлены для обозрения всякого, кто пожелал бы на нихвзглянуть. Увы, пани Катажина явно не желала осознать, что давно уже перешла затот краткий срок, который жестокая природа отпускает женской красоте! У Юлиидаже мелькнула мысль: не окунуться ли ей с головой, чтобы не видеть картинысвирепого разрушения, и не сидеть так до тех пор, пока разъяренная драконша неунесется в свои покои?! Однако та могла и утопить нахалку, занявшую господскуюванну. Но кто же мог вообразить в пани Жалекачской такое пристрастие к чистотеи нежным ароматам?! Нет, уж лучше выскочить поскорее из воды – и дай бог ноги!

Но – нет, время вновь было упущено:послышалось быстрое шлепанье босых ног – и в кухне появилось новое действующеелицо, при виде которого Юлии захотелось трижды перекреститься! Это был тотсамый, как его… араб – не араб, француз – не француз – словом, это былвчерашний гость, Ржевусский, абсолютно голый, и он прямо с порога мощнымпрыжком запрыгнул в ванну, выплеснув на пол немалое количество воды и едва неутопив Юлию.

Так вот для кого была приготовлена сия благодать!

* * *

Раздался троекратный вопль: Ржевусскийвскричал, конечно же, от неожиданности, обнаружив в своей ванне постороннеетело. Юлия взвизгнула от страха. Пани Жалекачская… Бог весть, от чего орала сияшляхетская дама, однако, едва испустив свой вопль, она развернулась – иринулась прочь из кухни, напоминая своим развевающимся пеньюарчиком корабль,несущийся на одном рваном парусе.

– Теперь я понимаю, почему она носит чрезмернодлинные платья! – послышался ленивый голос. – Ножки-то у нее bancal! [53] И весьма!

Юлия недоверчиво покосилась в сторону.Ржевусский стоял, как и она, на коленях, так что над водой поднималась лишьголова его, и задумчиво глядел вслед громокипящей хозяйке.

– А-а, поня-а-тно, – протянула Юлия,которой и впрямь открылась истина. – Пани Жалекачская оттого такразозлилась, что намеревалась сама присоединиться к вам в этой ванне!

– Думаю, не без этого! – хмыкнулРжевусский. – Но, поверьте, я очень признателен вам за то, что вы ееспугнули.

– Да у меня и в мыслях не было! –вспыхнула Юлия. – Ей-богу, вот крест святой! Я пошла на кухню за горячейводой, увидела это великолепие и…

– И у вас даже в мыслях не было, что этовеликолепие могло быть приготовлено для кого-то другого! – укоризненно молвилРжевусский.

Юлия виновато взглянула на него… Да он жесмеется! Он же над ней подшучивает. И она тоже тихонько засмеялась в ответ.

Вся неловкость этой безумной ситуации словнобы растворилась бесследно в теплой воде, в которой они сидели бок о бок, погрузившисьпо шейку, причем сейчас Юлия понять не могла, отчего Ржевусский вчера казалсяей таким пугающим и даже отталкивающим. Он был красив: смуглое точеное лицо,смуглые мощные плечи, короткие, черные, круто вьющиеся волосы, на которыхсверкают капельки воды… и, по непонятному сцеплению видений памяти, Юлия вдругвспомнила его и даже хлопнула себя по лбу:

– Господи Боже! Так ведь это вас я видела вокно? Это вы бегали утром по саду? По снегу? В такой мороз?

– Почему-то люди думают, что в пустыне толькожара, – усмехнулся Ржевусский. – Однако ночью там царит лютый холод!Я люблю бег, движение, стремительную скачку – днем не больно-то разбежишься пораскаленному, огнедышащему песку, поэтому я осуществляю свои пристрастия ночью– и, воротясь в Европу, не смог с ними расстаться.

– Какая пустыня? – непонимающе спросилаЮлия.

Ржевусский, в свою очередь, воззрился на нее снедоумением:

– Что значит – какая? Какие? Пустыни Аравии,пустыни Иранского нагорья – да мало ли тех мест, где я провожу свои дни? –И, поняв по ее глазам, что она ничегошеньки не понимает, усмехнулся с некотороюдолей обиды, словно знаменитость, которой не оказали должного внимания: – Давы, я вижу, ничего обо мне не знаете! Меня прозвали парижским бедуином, хотя яникогда не жил в племени бедуинов. Но и впрямь красивое слово, красиво звучит!Правда лишь то, что моя мать, польская аристократка, всю жизнь жила во Франции– там я и родился, там получил образование. Меня всегда влекла военная карьера– я определился на службу в Австрию и даже дослужился до чина ротмистракавалерийского полка! – Ржевусский так горделиво задрал подбородок, чтоконцы его черных волос погрузились в воду. – Там, в полку, увлекся яконезаводством и по делу этому съездил в Аравию для закупки арабских кобыл.Ничего не скажу, кроме того, что эта страна меня очаровала, околдовала…

Он умолк, лицо его стало мечтательным, голос –вдохновенным: