По дорогам - Сильвен Прюдом Страница 39

А потом письма иссякли.

Весна окончательно вернулась, а с ней ясные дни, солнечные вечера, буйство растений. Мы работали в саду, посадили десяток кустов помидоров. Агустин, в прошлом году ни часу не пробывший на грядках, провел на огороде целых два дня. За обеденным столом у нас вновь появились друзья. Мы проводили прекрасные вечера в саду, с дружескими возлияниями, засиживались за полночь.

Мари начерно закончила перевод. Можно было наконец передохнуть, заняться собой, отойти от письменного стола. Она снова стала играть на рояле, часами читать, гулять. Мы целыми днями сознательно, радостно предавались труднейшему из занятий – безделью. Ничем не занятые, свободные дни, распахнутые, как громадные пляжи при отливе. Валяться в постели после обеда, глядя, как стрелки будильника отмеряют часы. Ликовать, что потеряли попусту столько времени. Тянуть до самого последнего момента, когда в школе уже прозвенел звонок и давно пора идти за Агустином.

Бывало, я видел Мари задумчивой, с затуманенным взглядом. Подстерегал момент, когда ее зрачки спохватывались, когда мысли снова подключались к окружающему миру. Она вдруг замечала меня, замечала, что я на нее смотрю, улыбалась мне просто, спокойно, не пытаясь оправдываться за то, что где-то витала. Я ни о чем не спрашивал. Она ничего мне не обещала. Шли дни, мы жили вместе. Но во мне все время сидел страх, страх, что рано или поздно все кончится. Боязнь, что в один прекрасный день эта наша жизнь втроем прервется. Что Мари будет стоять передо мной на кухне, как наутро после своего возвращения. Говорить, что больше так не может. Что эти наши два-три месяца вместе пошли ей на пользу, принесли ей счастье. Что ей очень хотелось верить. Но что он все это время по-прежнему жил в ней. Выгрызал пустоту, которая так и не исчезла.

Говорить: я все еще люблю его, Саша.

Все еще люблю ничего не прошло я пыталась у меня не выходит.

Иногда к нам на ужин приходила Жанна. Мы укладывали Агустина после десерта, сидели втроем на кухне, допивали остатки или ждали, когда настоится лимонная трава. Жанна шла напролом, без обиняков, как слон в посудной лавке, словно опрокидывая ту стыдливость, какая обычно заставляла ее молчать на эту тему.

А этот долдон, он что-нибудь говорил, он собирается когда-нибудь возвращаться и вывозить свои пожитки?

Словно надеялась своей развязностью сделать это все несерьезным, придушить боязнь говорить об этом.

Он вообще где, клоун этот, что говорит-то, свалить все на склад, и до свиданья, или вы ждете, чтобы он сам пожаловал и все забрал?

Мари улыбалась, обзывала ее заразой. Отвечала: какое нам на фиг дело до его вещей, они нам что, мешают? Потом добавляла: надо же, мне и в голову не приходило. Склад, почему бы и нет. Есть тут склад в северной части города, могу спросить.

Однажды мы сидели в саду за столом с другими друзьями, и тот же вопрос задала уже не Жанна, а Давид, друг Мари, тоже переводчик, знавший их с автостопщиком не один год.

Ты знаешь, где он теперь живет?

Пять-шесть самых обыкновенных слов – и разверзлась пропасть. Внезапно обрело плоть все окончательное, бесповоротное, необратимое, автостопщик уехал, взаправду уехал, перебрался куда-то еще, это дело решенное не только для него, но и для Мари – все то, что мы старательно обходили стороной.

Я смотрел на Мари, мы все ждали. Она чуть заметно улыбнулась, подумала.

Это глупо, но для меня он в дороге. Делает то же, что всегда, ездит по стране взад-вперед, из конца в конец. Но ты прав, наверно, мне не хватает воображения.

Я пытался уловить нотку волнения в голосе Мари, обрадовался: она говорила твердо, увереннее, чем я боялся.

Я долго думала о нем, спрашивала себя, где он, когда вернется. Сейчас думаю все меньше. Как ни печально, но это правда: чем дальше, тем больше мне все равно.

Она усмехнулась своим словам.

Ладно, врать не буду. Меня вдруг задело, что ты думаешь, что он живет где-то еще. Да, я чувствую, что меня это немного задевает. Но по-моему, это конец. Скоро мне даже больно не будет.

Она говорила это, не глядя на меня, не соизмеряя свою прежнюю жизнь с новой, ясно давая всем понять, что вопрос не в этом, что сравнивать нас, автостопщика и меня, не собирается.

Давид больше ни о чем не спрашивал. Мы помолчали. Мари размышляла над каждым своим словом, отсекая все необдуманное, невзвешенное.

Прежде я боялась, что он вернется, вновь заговорила она, повернувшись ко мне. Спрашивала себя, что тогда будет. Надеялась и в то же время опасалась, что однажды это случится. Теперь все кончено. Пусть он хоть завтра откроет дверь и попросит приюта на целую неделю. Попросит нас с Сашей. Пускай, я справлюсь.