Коварство и честь - Эмма Орчи Страница 38

— Ваши слуги сказали, миледи, что вы в саду. Я не мог ждать, пока они вас позовут, поэтому и побежал вас искать. Надеюсь, вы простите меня? Мне не следовало так грубо являться без предупреждения.

— Разумеется, прощу, — улыбнулась Маргарита, — если только скажете, что случилось.

Немного помедлив, он громко выкрикнул:

— Регина уехала!

Маргарита недоуменно нахмурилась.

— Уехала? Куда?

— Она уехала в Дувр вместе с Жаком.

— Жаком? — непонимающе повторила она.

— Своим братом. Вы его знаете?

Маргарита кивнула.

— Сорвиголова, бесшабашный мальчишка, — продолжал Монкриф, стараясь говорить спокойно. — Он и его сестра Жозефина вбили себе в головы, что им предназначено освободить Францию от анархии бессмысленного кровопролития.

— По-моему, вы тоже придерживаетесь такого мнения, месье Монкриф, — с улыбкой вставила Маргарита.

— О, я отрезвел, стал благоразумным, когда понял, насколько все это бесполезно. Мы все обязаны жизнями благородному Алому Первоцвету. И теперь эти жизни принадлежат ему. По крайней мере так считали мы с Региной. Я был занят делом. Она тяжко трудилась… о, но вы знаете! — вздохнул он.

— Да, я знаю ваши обстоятельства. Но вы пришли не за этим, насколько я понимаю. К делу, прошу вас!

— Последнее время Жак был очень возбужден, словно в лихорадке. Мы не понимали, что с ним! Он ни с кем не желал разговаривать. Мадам де Серваль была вне себя от тревоги. Она боготворит мальчишку. Он ее единственный сын. Но Жак ни с кем не откровенничал. Правда, каждый день ходил на работу. Прошлой ночью он не вернулся домой. Мадам Серваль получила записку, в которой говорилось, что какой-то лондонский друг уговорил Жака пойти в театр, а потом переночевать у него. Мадам Серваль ничуть не встревожилась. Наоборот, обрадовалась, что Жак немного отвлечется от мрачных мыслей. Но Регина, похоже, расстроилась. Ночью она вошла в комнату Жака и нашла какие-то бумаги… письма, свидетельствующие о том, что мальчик уже на пути в Дувр и собирается сесть на судно, идущее во Францию.

— Бог мой! — невольно воскликнула Маргарита, — какая невероятная глупость!

— Да, но это еще не самое худшее! Есть кое-что еще более глупое.

Теми же порывистыми движениями, какие характеризовали все его поведение, он вытащил из кармана помятое засаленное письмо.

— Сегодня утром она прислала это. Поэтому я и пришел к вам.

— Вы говорите о Регине? — уточнила Маргарита, взяв письмо.

— Да. Должно быть, она принесла его сама… в мою квартиру… на рассвете. Не знаю, что делать… к кому обратиться. Слепой инстинкт привел меня сюда. У меня нет других друзей…

Все это время Маргарита, не слушая его, разбирала почерк Регины.

«Мой Бертран! Жак едет во Францию. Ничто не может его удержать. Он твердит, что это его долг. Думаю, он безумен, и его поступок убьет матушку. Поэтому я еду с ним. Возможно, в Дувре мои слезы и уговоры возымеют действие. Если же он будет упорствовать, я по крайней мере смогу приглядеть за ним и постараюсь удержать от самоубийственных поступков. Через час мы уезжаем экипажем до Дувра. Прощайте, любимый, и простите за то, что доставила вам столько тревог. Но я чувствую, что Жак нуждается во мне больше, чем вы».

После подписи Регины шло еще несколько строчек:

«Я предупредила маму, что хозяйка посылает меня в провинцию с платьями для богатой клиентки и что Жак взял несколько дней отпуска на работе и едет со мной, поскольку я уверена, что деревенский воздух будет ему полезен. Матушка будет удивлена и, конечно, обижена тем, что Жак с ней не попрощался. Но лучше, если она не узнает всей правды сразу. Если мы не вернемся в Дувр через неделю, придется вам осторожно сообщить ей новости».

Пока Маргарита читала письмо, Бертран опустился на скамью и закрыл лицо руками. Он выглядел таким несчастным и одиноким, что она почувствовала укол раскаяния за то, что все это время сомневалась в его любви к Регине. Она почти с нежностью положила руку ему на плечо.

— Но почему вы пришли ко мне? Что я могу сделать?

— Дайте мне совет, миледи! Я так беспомощен! У меня нет друзей. Когда я получил письмо, сначала никак не мог собраться с мыслями. Видите ли, Регина и Жак уехали только сегодня утром, лондонским дилижансом, задолго до того, как я прочитал ее послание. Я подумал, вы скажете мне, что делать, как перехватить их. Регина любит меня, о, она меня любит! Бросившись к ее ногам, я сумею вернуть любимую! Ведь они меченые, эти двое! Стоит им ступить на парижские улицы, их узнают, арестуют, и… о Господи, помилуй нас всех!

— Вы думаете, что сможете убедить Регину, месье Монкриф?

— Совершенно уверен, — кивнул тот. — А вы, миледи? Регина так почитает вас!

— Но что делать с мальчиком… Жаком?

— Он всего лишь ребенок и поддался порыву. Я всегда имел над ним огромную власть. Жак не подумал о матери, но если бы подумал…

Маргарита поспешно поднялась.

— Хорошо. Мы едем вместе и посмотрим, что можно будет сделать с этими упрямцами.

Бертран ахнул от удивления. Лицо озарилось надеждой. Он смотрел на прекрасную женщину, как молящийся на божество.

— Вы, миледи? — пробормотал он. — Вы… действительно… хотите мне помочь?

Маргарита улыбнулась:

— Разумеется. Я прикажу подать экипаж. Мы поедем немедленно. Сменим лошадей в Мейдстоне и легко доберемся до Дувра к вечеру, до прибытия дилижанса. В любом случае я знаю в Дувре всех влиятельных лиц. Мы легко найдем беглецов.

— Вы ангел, миледи, — пробормотал Бертран, не знающий, как еще выразить свою благодарность.

— Вы готовы ехать? — осведомилась Маргарита, мягко прерывая поток восхвалений.

Он, конечно, был без шляпы, и одежда в беспорядке, но подобные пустяки в этот момент ничего не значили. Слуги Маргариты привыкли к внезапным приездам и отъездам своей госпожи в Дувр, Бат и неизвестно куда; часто решения принимались в последнюю минуту.

Вскоре экипаж уже стоял у ворот. Горничные упаковали немногочисленные вещи, Маргарита сменила модное платье на дорожный костюм, и менее чем через полчаса после появления Бертрана Монкрифа в доме они уже сидели в экипаже. Кучер щелкнул кнутом, форейтор прыгнул в седло, слуги выстроились на крыльце, провожая взглядами карету, которая вскоре исчезла за поворотом в облаке пыли.

Бертран Монкриф, расстроенный, погруженный в собственные мысли, почти все время молчал. Маргарита, которой всегда было о чем подумать, тоже не слишком стремилась завести разговор. Ей было очень жаль молодого человека, который, по-видимому, терзался раскаянием. Его отношение к невесте и членам ее семьи, должно быть, до некоторой степени стало причиной случившегося. Холодность и отчуждение с его стороны дали толчок желанию Регины излить на кого-то любовь и жажду самопожертвования. Видимо, именно поэтому она решила помочь младшему брату. Маргарита жалела молодого глупца с экзальтированным темпераментом, горевшего жаждой саморазрушения, бесплодной и бессмысленной. Но благородная душа Маргариты терзалась жалостью к Регине де Серваль, девушке, которой, казалось, самой судьбой были предназначены печаль и разочарования, хотя природа и одарила ее чрезвычайно добрым сердцем, правда при этом лишив способности привлекать к себе внимание и любовь. Она боготворила Бертрана Монкрифа, преклонялась перед матерью, братом, сестрой. Каждый из них полагался на нее, нес к ней беды и трудности, но им никогда не приходило в голову ответить ей тем же, дать что-то взамен — любовь, заботу, нежность…