Игра в обольщение - Дженнифер Эшли Страница 38

Он склонился над ней, целуя ее между грудей и потихоньку спускаясь ниже. На животе виднелись тонкие розовые линии, следы того, что когда-то этот мягкий живот был намного полнее, чем сейчас.

Кэмерон поднял глаза на Эйнсли, и она замерла: да, он увидел растяжки и понял, что это означает.

Изабелла никогда не говорила, что у Эйнсли был ребенок. И где этот ребенок теперь?

Но печаль, застывшая в глазах Эйнсли, подсказала ему ответ. Ребенок не выжил. Джон Дуглас был старым, возможно, его семя оказалось не слишком живучим.

Кэмерон вспомнил свой разговор с Изабеллой за завтраком, ее рассказ о том, что Эйнсли уехала на континент и вернулась год спустя, уже замужем, чем удивила Изабеллу.

Не было ни объявления о помолвке, ни даже простого письма. Просто Эйнсли Макбрайд вернулась как Эйнсли Дуглас. Интересно.

Нет, он не станет задавать ей вопросы сейчас. У всех есть свои мрачные секреты души. Единственный способ справиться с ними — забыть и жить дальше.

Кэмерон покрывал эти розовые линии легкими поцелуями, очерчивая их языком. Он получал удовольствие, облизывая ее кожу, вдыхая ее солоноватый запах. Найдя ее пупок, он проник туда языком, и Эйнсли тихо засмеялась.

— Это как-то нечестно, что раздета только я, — потянулась она к его расстегнутой рубашке. — Я хочу видеть тебя.

— Не надо. — Кэмерон мог упиваться видом ее роскошного тела всю ночь. Когда дело подойдет к кульминации, ему вовсе нет нужды обнажать свое покрытое шрамами тело. Он редко раздевался в присутствии женщин.

— Надо. Мне надо. — Эйнсли, восхитительная, обнаженная, эротичная, возлежала на подушках. — Я ничего не скрыла от тебя, мой Кэм.

«Мой Кэм. Черт возьми».

«Моя Эйнсли».

Ну что ж, в экипаже довольно темно, он может удовлетворить ее просьбу, но не до конца. Еще раз поцеловав ее живот, он выпрямился и снял рубашку.

Эйнсли затаила дыхание, слыша, как быстро колотится его сердце. Ее Маккензи. Большой и сильный, он просто восхитителен.

Его грудь она видела раньше только мельком, а теперь она увидела Кэмерона во всей красе. Крупный мужчина, слепленный из мышц, блестящая от выступившей испарины кожа. Он безупречен, если не считать тонкого шрама у правого плеча в области ключицы. Эйнсли пробежалась по шраму пальцами, потом потянулась вперед и поцеловала его.

— Эйнсли, в тебе есть огонь страсти, — прошептал Кэмерон. — Я хочу почувствовать его.

Эйнсли еще раз поцеловала шрам у ключицы, подняла голову и тихонько поцеловала шрам на его щеке.

Ответный поцелуй Кэмерона был требовательным, горячим и жадным. Сильные пальцы расстегнули пуговицы, на которые застегивались ее панталоны, и тонкий хлопок соскользнул вниз.

Эйнсли подумала, что сейчас он поднимет ее и мгновенно овладеет ею, но Кэмерон опять прижал ее к подушкам. Он раздвинул ей ноги и склонился над ее коленями.

Эйнсли задохнулась, когда его губы и язык коснулись самой интимной части ее тела. Она подняла ноги и, согнув их в коленях, поставила ступни на край сиденья. Эйнсли полностью открылась перед ним, но не испытывала стыда, только жар и страстное желание.

Экипаж накренился, но Кэмерона это не остановило. Эйнсли запустила руки в его волосы, когда его язык стал еще настойчивее. Кэмерон был нужен ей, она хотела его, а его язык творил с ней нечто невообразимое. Его рот был жарким, а язык — опытным и стремительным.

Эйнсли сгорала от желания, ее стоны заглушали обитые бархатом стены экипажа. Кэмерон не останавливался ни на секунду, и она уже не видела, не слышала и не дышала. Для нее существовали только губы Кэмерона, его язык, который с каждым движением все больше распалял ее желание, обжигая ее естество свои горячим дыханием.

— Кэм, пожалуйста!

Эйнсли не знала, о чем молила, она знала только, что хочет: пусть он будет рядом, вместе с ней, в ней. Всегда.

— Ты такая сладкая, Эйнсли, — поднял голову Кэмерон. — Разве никто не делал с тобой этого раньше?

В ответ Эйнсли только покачала головой — говорить она не могла.

— Все мужчины — глупцы. Проходить мимо, когда можно получить это. — Кэмерон провел пальцами по завиткам у нее между ног. — Ты такая нежная, Эйнсли, и уже готова принять меня в свое лоно.

Он сдвинул в сторону складки килта и, как оказалось, под ним ничего больше не было, только напряженная, потемневшая от прилива крови плоть.

Эйнсли улыбнулась и, несмотря на мешавшую ей ткань, обхватила ее рукой — какая она твердая, горячая, большая… Кэмерон — крупный мужчина, крупный во всех отношениях.

Он не сдержал стона, когда она сжала его плоть. Он начинал терять самообладание, но позволил себе наслаждаться, наслаждаться ее невыразимо сладостными ласками. А потом озноб дикого желания охватил его.

Он убрал ее руку и потянул с сиденья.

Когда его плоть коснулась ее влажного естества, Эйнсли, стремясь ему навстречу, вздрогнула от мучительного ожидания. Сейчас, вот сейчас, они сольются воедино, и она ощутит наконец то, что так давно мечтала пережить с этим мужчиной.

— Не так быстро, любовь моя, — прошептал Кэмерон. — Я не хочу причинить тебе боль.

— Я готова, — потрясла головой Эйнсли. Она не понимала, о чем говорит. Что такое забота, что такое боль? Она ждала этого шесть лет.

— Останови меня, если будет больно.

В его глазах читалось страдание, смешанное с желанием, и Эйнсли поняла, что ее ответ очень и очень важен для него.

— Обещаю, — кивнула она.

Кэмерон расслабился, заключил ее в жаркое кольцо объятий, встретился с ее взглядом и вошел в нее.

«Мне здесь комфортно. Мне комфортно внутри этой красивой женщины, которая похожа на мечту».

Глубже, еще глубже… «Эйнсли, ты нужна мне».

Кэмерон, который никогда не терял самообладания, теперь дышал прерывисто и хрипло. Эйнсли украла у него самообладание. Она оказалась такой тугой, чертовски тугой, а он вошел в нее так глубоко, что все мысли ускользнули у него из головы.

Он целовал ей шею, слушал ее хриплые стоны, покрывал поцелуями ее лицо. Эйнсли снова застонала, и он опять поцеловал ее шею. Он чувствовал, как она царапает ногтями ему спину, даже не осознавая этого.

— Эйнсли… — Произносить ее имя — сплошное удовольствие.

В тесном пространстве экипажа он не мог любить ее так, как ему хотелось, но их тела были плотно прижаты друг к другу, и это вызывало самые острые ощущения. Позже он уложит ее на пол в ее спальне и сможет полностью насладиться своей прекрасной Эйнсли. Эта мысль возбудила его еще сильнее.

Но и то, что происходило сейчас, было упоительно хорошо. Эйнсли касалась его лица, своими красивыми серыми глазами глубоко заглядывала в его глаза. Она была частью его, а он — частью ее.