Тайна пропавших картин - Ольга Солнцева Страница 38

«Отойди подальше! – послала вслед Матвею упрямую мысль. – А я сбегу домой».

Истратив десять минут времени на нервное хождение из угла в угол, я решила: мой пленитель уже достаточно далеко, так что и мне пора убегать отсюда.

Свои действия я начала с поиска верхней одежды, которой почему-то не было на вешалке рядом с курткой Матвея. Огляделась вокруг. Странно, где она? Заглянула под кровать, под парты, даже за сложенную около печки поленницу… Нет.

«Не страшно! – подумала гневно, вспомнив Матвея – наверняка он спрятал! – Я и в твоей одежде могу уйти».

На полу у входа лежал ватник. Напялив его на себя, утонула в его просторах. Вроде Матвей не такой большой. Наверно, не его. А-а, неважно. Шагнула внутрь больших валенок, стоявших здесь же. Шапки не нашлось…

«Ладно, подниму воротник. Добегу быстренько, тут недалеко» – решила.

Выскочила в коридор. Но пройдя несколько шагов, столкнулась с тощей, как спичка, женщиной по кличке Тикунья.

…Я помню, когда Матвей привел меня сюда впервые, мы столкнулись с ней в коридоре. Он тогда поприветствовал ее:

– Привет, Тикунья.

Она показала ему некое подобие улыбки, продемонстрировав гнилые зубы. А на меня взглянула так, как будто хотела убить – дай только ей оружие. И еще ощерилась в мою сторону, как злая собака, но так, чтобы Матвей не заметил. Помнится: у меня аж мурашки по коже пробежали…

Не демонстрируя свой страх, который холодом обдал сердце, я шагнула направо, пропуская Тикунью. Она сделала то же и в ту же сторону. Я попыталась улыбнуться:

– Ой, извините! – и подалась налево.

Она подвинулась в том же направлении. А потом вдруг стала напирать на меня своей тощей грудью.

– Иди назад! – сквозь зубы процедила она.

– Что? – не поняла я.

– Матвей просил присмотреть за тобой. Шагай назад, а то как поддам!.. И что он в тебе нашел? Такого парня захомутала, подлюка.

Меня дернуло от последнего слова.

Тикунья подняла вверх маленький кулак с побелевшими костяшками на сжатых пальцах. Я попятилась от нее, потом, повернувшись, почти бегом рванула назад. Такая ударит – не задумается. Как-то мне пришлось услышать разговор двух подобных женщин в очереди. Одна хвасталась другой, как кому-то там разукрасила все лицо. Другая, слушая, хихикала, возбужденно потирая ладошки.

Я торопливо захлопнула дверь и дрожащими пальцами защелкнула щеколду. Кто знает эту дикарку? Еще придет и задушит. И ведь никто выяснять ничего не будет. Полиции больше нет, а новая власть еще не научилась наводить порядок. Ну, а если наводят, так убивают ни в чем не повинных людей. Я вспомнила расстрелянных у забора и содрогнулась. Никогда не смогу этого забыть!

Получается, я тут как бы пленница. Вспомнилась фраза Тикуньи, которую та процедила сквозь зубы: «Матвей просил присмотреть за тобой». Ничего себе, новости!

Меня распирало негодование. Я снова стала отмерять расстояние, шагая по комнате – туда-сюда, туда-сюда, – и все внутри клокотало… Да как он смеет! Что он позволяет себе? Все равно уйду, и удержать меня он не сможет.

«А что, если через окно?» – вдруг пришла в голову идея. Первый этаж, все-таки.

Подоконник внутри комнаты располагался высоко – залезть на него без стула было для меня невозможно. Я суетливо сбегала за табуреткой, задвинутой под стол. Валенки были мне непомерно велики, поэтому я едва переставляла ноги, а на обратном пути умудрилась споткнуться и едва не упала. Но снимать их не стала – не босиком же бежать до дому.

Наконец, все было готово к побегу: я – «нарядная», табуретка у окна… То-то удивится Матвей, когда придет. «Меня нет – и след мой простыл», – злорадно подумала я, представляя его выражение лица.

Но тут появилось препятствие: защелка на окне открываться не хотела. Я дергала вверх рычажок, но поддаваться он мне не желал. Разбила палец до крови, и все равно настойчиво продолжала свое дело.

Слезла с подоконника, сбегала за молотком, который валялся у печки, забралась обратно.

Наконец рычажок неохотно поддался, и я облегченно вздохнула… Окно было почти открыто.

Я выглянула наружу и обмерла: во дворе, образовав кружок, стояли вооруженные люди – человек шесть – и курили. Я застонала от чувства безнадежности и захлопнула окно.

Можно было бы заплакать, но меня неожиданно охватила злость. Не буду! Не дождетесь!

Я спустилась на пол, сняла не мою одежду, положила все на те места, где брала.

Вспомнила про закрытую дверь. Лучше ее открыть. Придет Матвей, постучит, и мне придется подходить, открывать… Совсем не хочется встречать его по-семейному.

Я приложила ухо к двери, убедилась, что с той стороны вроде бы никого в данный момент нет, и только после этого тихонечко отодвинула засов. Опять прислушалась. Тихо. Надеюсь, Тикунья не ворвется…

75

Он пришел уже поздно вечером. Молча посмотрел на меня, как будто ждал, что я заговорю с ним первой.

Что ж, я так я.

– Матвей! Меня сегодня твоя Тикунья не выпустила. Почему ты ее попросил об этом?

– Ну… она не моя…

– Я хочу домой!

– Теперь ЭТО твой дом, – отвернулся, направился к камину, стал разжигать огонь.

– Матвей, это неправильно. Ты не можешь меня тут удерживать, если я не хочу.

Он обернулся. Глаза его пылали гневом. Я поняла, что он молчал только потому, что не хотел сорваться.

– Ты. Никуда. Не. Пойдешь, – чеканя каждое слово, произнес он. – Отныне ты всегда будешь жить здесь.

– Что тебе от меня надо? Я сама буду решать, где мне жить!

Кажется, он пытался найти слова, чтобы доказать собственную правоту. Но не нашел. Отвернулся и ровным голосом человека, который пытается не взорваться, произнес:

– Это единственный путь – спасти тебя.

Зато я сорвалась. Голос звенел, дыхание сбилось, и я начала выкрикивать слова, глотая окончания слов:

– Не надо меня спаса..! Я уже взросла… А потом… Кто ты такой для меня? Не родственник, чтобы командова…

Когда Матвей на меня взглянул, я испугалась. Губы его превратились в две тонкие полоски, желваки на скулах побелели. Я отступила на шаг, готовая сорваться в любую минуту и начать бегать по комнате, чтобы только не попасться ему в руки. Подумала, что сейчас он подскочит ко мне и ударит. Все они такие – пролетарии. Только и умеют, что драться. Если человека учили в детстве выяснять отношения с помощью слов, он сейчас – в проигрыше. Они язык не понимают. Для них сила – все.