По дорогам - Сильвен Прюдом Страница 37

Дни снова становились длиннее. Погода стояла теплая. По утрам в субботу мы с Мари и Агустином долго гуляли, шагали до изнеможения по холмам, напрямик – и тем хуже, если приходилось спускаться в лощины или срезать путь через лесок. Агустин в первые часы весело носился, как заяц, потом уставал. Под конец приходилось подбадривать его с удвоенной силой, чтобы он одолел все километры, какие проскакал среди камней и олив, в обратную сторону.

Вернувшись домой, он заваливался на диван с книжкой и через пять минут засыпал. Мы пили чай, чтобы согреться, поднимались на второй этаж полежать. Я принимал обжигающий душ, нырял голым в постель. Ждал, пока Мари тоже примет душ. Предвкушал момент, когда она выйдет из ванной, завернутая в полотенце, сбросит его и прильнет ко мне всем своим еще горячим телом.

Автостопщик уехал, и все-таки был здесь. Мы думали о нем. Его посылки говорили, что он думает о нас. Мы более или менее знали, где он. Иногда он заставал нас врасплох, возникал не там, где мы думали, а за сотни километров от этого места, словно кит, который, нырнув, выплывал на поверхность дальше, чем можно было представить.

Голос у него по телефону был жизнерадостный, счастливый. Как будто новая роль специального корреспондента шла ему на пользу. Помогала найти свое место в том равновесии, что худо-бедно установилось между нами четырьмя. Равновесии хрупком, необычном. Но оно держалось. И делало всех четверых счастливыми. Держится: эта мысль часто посещала нас с Мари, приводила почти в изумление. Невероятно, но ведь держится.

Он был словно оконечностью нас самих, посланной на поиски приключений, зондом, доносившим до нас вести из разных концов мира. Нашим первопроходцем. Спутником, за прихотями которого мы следили с нежностью, с интересом. Причудливый двойник, дружеский силуэт, далекий и близкий, слишком отдельный, чтобы на него опереться, и все же достаточно близкий, чтобы быть с нами. Он путешествовал за нас, делал открытия за нас, встречался с кем-то за нас. Собирал, черпал везде, куда попадал. Словно птичка-ткачик, что вьет гнездо из всего, что найдет, пускает в ход листья, ветки, прутики и обрывки ткани. Он неустанно копил.

Самое удивительное, что через него завязывались связи, сближались жизни. В Н. Агустин с приятелями пинали тот же мяч, что месяц назад – беженцы со всех концов света. Черпак, разливавший тысячи обедов в Кале, наполнял теперь наши тарелки.

Бывало, он открыто высказывал желание: продлить краткий миг, проведенный вместе в машине, пойти дальше. Сделать так, чтобы связь закрепилась. Чтобы протянулась ниточка. Теперь он не только записывал адреса подбиравших его водителей. Он давал им свой, то есть наш. Просил, чтобы люди писали, заезжали, останавливались на пару дней, если лежит душа. И письма иногда приходили – из Бретани, Эльзаса, Бургундии, с Пиренеев. Мы складывали их вместе со снимками в большую коробку с сокровищами, впредь до новых распоряжений, до дня, когда автостопщик заедет сам, ведь мы не сомневались, что рано или поздно он заедет.

Однажды в марте, под вечер, у нашего дома остановился голубой вэн, машина Жозианы и Робера, супругов лет шестидесяти, которых автостопщик встретил два месяца назад между Лорьяном и Нантом. Машина, полная принадлежностей для кемпинга – и решимости на несколько дней остановиться у нас.

Здравствуйте, вы Мари и Саша, верно? – сказала Жозиана. Вышла из машины и расцеловалась с нами, как старая знакомая.

Робер и Жозиана вели себя весело и раскованно, как путешественники, привыкшие помогать друг другу. У них были велосипеды на крыше вэна и двойная лежанка, которую соорудил Робер и которая немедленно превратилась в хижину для Агустина. Уехали они через пять дней. Оставив по себе пустоту, как настоящие друзья.