Любовь по наследству - Вайолетт Медоу Страница 36

Я уже делаю шаг к двери, но мама, вдруг оживая, крепко берет меня за руку.

— Не уходи, — просит она тем же странным, не своим голосом. — Останься…

— Хорошо, — тотчас соглашаюсь я, молясь про себя, чтобы самое тяжелое наконец закончилось.

— Говорите, она певица? — резко поворачиваясь к Кеннету и чуть сдвигая брови, спрашивает мама.

Кеннет не притворяется, что чего-то недопонимает, и спокойно отвечает:

— Да. Но теперь уже не поет, дает уроки пения.

— Они?.. — почти одними губами произносит мама, и Кеннет снова угадывает, что она имеет в виду.

— Замуж за отца мама вышла исключительно из-за меня. Я, можно сказать, ошибка. Непредвиденное обстоятельство. Плод случайной связи. — Он беззлобно усмехается. — Однако…

— Вы не очень на него похожи, — говорит мама странным тоном, будто пребывая в полузабытьи. — Другой нос, другие губы, на подбородке ямочка. У него ее не было. А глаза его, — говорит она громким шепотом и так плотно сжимает губы, что я пугаюсь и обнимаю ее за плечи. — Глаза как будто его, — повторяет мама, задыхаясь от волнения. — Я виновата перед ним… и перед вами. Страшно виновата, но я…

— Вы ни в чем, совершенно ни в чем не виноваты, — ровно и негромко произносит Кеннет. — Ни перед кем…

Мама моргает.

— Вы правда так думаете?

— Правда, — говорит Кеннет, улыбаясь уголком губ.

— Кто тебе сказал, что Кеннет… — осторожно начинаю я.

— Я догадалась, — говорит мама, глядя в пол. — Оливия так старательно намекала. И потом я все время знала, чувствовала, что настанет день — и произойдет нечто подобное. — Она прижимает руки к груди.

Мы переглядываемся с Кеннетом.

— Теперь мне, как ни странно, легче. — Мама поднимает влажные от слез глаза и пытается улыбнуться. — Тает ледяной комок, вот здесь. — Она опускает руку немного вниз и влево, на сердце.

Кеннет понимающе кивает и поднимает картины, не спеша повернуть их. Я замираю от напряжения, боясь представить, что последует дальше.

— Это… вам, — говорит Кеннет, похлопывая рукой по оборотной стороне картины. — Если захотите, я пришлю и все остальные. Они — ваши.

Глаза мамы делаются огромными. Она опять хмурится, о чем-то задумывается, потом ее лицо вдруг светлеет и, хоть с ресниц на щеку падает слезинка, губы трогает улыбка.

— Спасибо. — Она кивает.

Только теперь Кеннет берет по картине в каждую руку и медленно поворачивает их изображением к нам. На маму будто опускается невидимый покров времени, давно оставшегося в прошлом. Она стоит на том же месте, как всегда царственно статная, но мне кажется, что мы с Кеннетом где-то далеко, там, откуда до нее не достучаться.

Медленно, будто во сне, мама протягивает руки и берет ту картину, с которой влюбленно и с каплей смятения на нее смотрит юная Эмили, проходит к большому окну и на некоторое время будто каменеет — настолько становится неподвижной и тихой.

Кеннет бесшумно становится рядом со мной и берет меня за руку, отчего мне вдруг делается уютно и легко, а в душе поселяется уверенность в том, что опасаться больше нечего. Кеннет в этом явно не сомневается, а я верю его чутью больше, чем своему.

Мама долго смотрит на портрет неподвижным задумчивым взглядом. Потом глубоко вздыхает, смахивает со щек слезы, которые беззвучно лились и лились все это время, и улыбается. В это мгновение я отчетливо вижу в ней ту влюбленную девочку, которую несколько десятков лет назад запечатлел на холсте Джейкоб Беккер.

— За эту картину ему предлагали большие деньги, — говорит мама. — Но он сказал: в ней я и ты, в ней наша любовь. А любовь не продают.

Мы с Кеннетом пожимаем руки друг друга, испытывая наверняка одинаковые чувства.

Мама снова вытирает щеки, проходит к стене и прикладывает к ней картину.

— Повесим ее сюда. Как смотрится?

— Отлично, — говорит Кеннет.

— Только, конечно… — мама опускает глаза, — если папа будет не против.

В эту самую минуту раскрывается дверь и в комнату возвращаются мой отец и брат. Папа становится напротив картины и мгновение-другое изучает ее. Его лицо спокойно, хоть по взгляду я и догадываюсь, что понимает он и видит гораздо больше, чем увидел бы чуть менее сообразительный и менее сердечный человек. Мы наблюдаем эту сцену молча.

— Папа будет не против, — наконец произносит отец, приближаясь к маме, забирая картину и осторожно ставя ее у стены. — Даже наоборот. — Он обнимает маму и смотрит на Мэтта, потом на нас с Кеннетом. — Итак, все точки расставлены. Можно идти вперед. А для начала разумнее всего подкрепиться. — Он чмокает маму в макушку и потирает свой живот. — Не знаю, как вы, а у меня от треволнений разыгрывается зверский аппетит.

Хором смеемся и рассаживаемся по местам, уже заводя оживленную семейную беседу. Такое чувство, что Кеннет всегда был с нами, во всяком случае всегда был своим. Украдкой поглядываю на него и не верю, что так бывает. Вот, оказывается, какое оно — настоящее счастье.