Ангелы живут вечно - Светлана Талан Страница 36

Тихим вечером Лаурин Борисович предложил Еве пройтись к озеру. Она взяла его под руку, и они спустились по узкой тропинке к водоему. Пахло луговой мятой, на больших листьях лопуха по обе стороны дорожки блестели паутинки с замершими на них капельками росы. От водоема шла приятная свежесть, от которой Еве было легко дышать, и от изобилия кислорода слегка кружилась голова.

— Мне очень нравится это место, — сказал мужчина, когда перед ними заблестела тихая гладь озера. — Здесь мало народа, много зелени и тишина. Я устаю от городской суеты и только здесь могу отдохнуть душой и телом.

— Я уже привыкла к шумному городу, закованному в бетон и асфальт, но бывают моменты, когда все это утомляет и хочется покоя и уединения, — сказала Ева. — У меня была такая возможность, когда у мамы в селе был дом. Мне всегда будет не хватать его, ведь там прошло мое детство, рядом была моя сестра Рая, и пахло свежим парным молоком.

— У каждого человека в памяти остается то, что ему дорого, местá, где он был счастлив. Когда в нашей жизни происходит что-то ужасное, мы невольно думаем о том, что было бы хорошо убрать из памяти жуткие воспоминания, которые приносят постоянную боль, но не задумываемся о том, что память хранит не только плохие эпизоды, — она бережет все, что нам дорого.

— Ты прав, — согласилась с ним Ева. — В любой момент мы можем извлечь из памяти те или иные воспоминания.

— Позволь деликатный вопрос.

— Пожалуйста.

— Что самое теплое хранит твоя память?

Ева прошла вперед, стала на деревянной кладке, засмотрелась на темные воды — на землю тихо опускалась ночь.

— Свою первую и единственную любовь, — почти шепотом произнесла она, как будто опасаясь, что кто-то услышит ее признание.

— Вы расстались?

— Нас разлучила моя болезнь, — сказала Ева и призналась, что она попросила маму, чтобы та передала любимому о ее якобы смерти.

— Извини, но мне кажется, что ты поступила жестоко, — сказал Лаурин Борисович.

Он подошел сзади и, почувствовав, как от воды потянуло прохладой, обнял Еву за плечи.

— Жестоко?

— Именно так. Ты причинила боль любимому че­ловеку.

— Возможно, но тогда я действительно не верила в то, что смогу побороть болезнь. Была небольшая надежда, но уверенности не было. Тогда я считала, что мой поступок был даже благородным.

— Благородным?! Сказать человеку, что его девушка умерла, — это ты называешь благородством?

— Ты считаешь, что было бы лучше, если бы он нянчился со мной, как мама? Чтобы переживал и собирал деньги на лечение? Видел мои страдания, мою боль? Я отпустила его, освободила от всех моих личных неприятностей, чтобы он был свободен в своем выборе.

— Ты же сама не оставила ему выбора, — заметил мужчина.

— Я его безумно любила, поэтому оградила от своих страданий, оставив их себе.

— Ты своей рукой поставили крест на вашей любви.

— Нет, это не так, — возразила Ева. — Если это любовь, то она не умрет за такое короткое время.

— Некая проверка чувств?

— Да. Испытание любовью.

— Ева, ты все еще наивная девочка, — заметил Лаурин Борисович.

— Возможно. Первая любовь пришла ко мне с опозданием, — с улыбкой произнесла Ева.

— Сегодня такой чудесный вечер, — сказал мужчина и спросил, о чем мечтает Ева.

— Во-первых, хочу вернуться на работу в оперный театр, — ответила она, ни секунды не раздумывая. — Мечтаю исполнить партию Елизаветы в опере «Тангейзер» Рихарда Вагнера или партию Мими в опере Джакомо Пуччини «Богема».

— Все так и будет!

— Твои слова да Богу в уши, — улыбнулась Ева.

Лаурин Борисович предложил присесть на скамейку под вербами. Они сидели в ожидании первых звезд на небе. Ева прильнула к его теплому, крепкому плечу, и они еще долго беседовали. На темном небе появилось множество ярких звездочек, когда они вернулись в дом.