Искусство порока - Мишель Маркос Страница 35

Ему хотелось скрепить свое обещание поцелуем. А ей очень нужно было это обещание. Тем более что его губы были так близко.

Их губы встретились. Поцелуй был нежным и настоящим и выражал чувства, которых она никогда не ожидала от мужчины, о которых не смела даже мечтать, — верность, силу, любовь, обязательства, заботу. Сжатое в кулак сердце начало понемногу расправляться.

Он глубоко вдохнул, словно в него вливалась новая жизнь. А она придвинулась ближе к нему, схватив за лацканы. Он обнял ее и крепко прижал к себе.

Его поцелуй становился все более настойчивым. Потом он провел языком по ее губам, и на сей раз она готова была принять его. Их языки встретились. Влажный жар его губ напомнил о существовании у нее другого органа, зажившего вдруг собственной жизнью и потребовавшего внимания.

Он нежно гладил ее по спине, а она запустила пальцы в его волосы. Этот интимный жест вызвал у него бурю желания. Он застонал, а его губы, оторвавшись от ее губ, заскользили по шее. Ощущение было настолько сильным, что погрузило ее в неизведанные глубины наслаждения.

Его поцелуи опускались все ниже, и она выгибала спину, чтобы дать им дорогу. Он обхватил рукой одну грудь и поднял ее к губам. Она зарылась лицом в его волосы, вдыхая их легкий аромат.

Однодневная щетина слегка царапала нежную кожу ее груди, но когда до нее дотронулся горячий язык, желание стало невыносимым. Ее воспаленный мозг молил показать ей то, чего она была лишена все эти годы. Атина не знала, произносила ли что-либо вслух, но Маршалл каким-то непостижимым образом понял, в каком она состоянии. Она испугалась — но и странным образом обрадовалась, — что больше не сможет себя контролировать. Он действовал решительно, и она подчинилась.

От мужчины требовалась недюжинная сила, чтобы нести такую не очень худенькую женщину, как она, вверх по лестнице. Он смотрел на нее так, словно хотел сообщить, что сейчас должно произойти. Ни о чем не спрашивал… ничего не говорил. И будь она проклята, если будет сопротивляться.

— Куда? — прорычал он и ей понравился этот рокочущий тон.

— В конец коридора, — прохрипела она.

В спальне он, положил ее на кровать. Сердце стучало у нее в ушах и висках. Она вдруг осознала, что собирается делать. Всю жизнь она мечтала о свадьбе Золушки и брачном ложе принца. Но судьба нанесла ей сокрушительный удар, который разбил ее мечты и изменил всю ее жизнь. Но даже в ее возрасте еще остается призрачная надежда на то, что она все же сможет выйти замуж. Выходят же некоторые… Но если она позволит этому мужчине оказаться в ее постели, это конец. Потерять невинность сейчас означает уничтожить последний шанс. Не будет ни свадьбы, ни мужа, ни детей. Она навсегда останется старой девой. Достоин ли этот мужчина такой жертвы?

Он стоял, опершись одним коленом на кровать, и его брюки четко обрисовывали его твердую плоть. Лунный свет освещал его со спины, окружая его голову серебристым нимбом. Он тяжело дышал, и хотя его лицо оставалось в тени, вид у него был решительный.

— Вы самая большая ошибка в моей жизни, — сказала она, ненавидя себя за это признание своей глупости в такой же степени, как и за то, что неминуемо разочаруется, если откажется от наслаждения.

— Вы тоже, — сказал он, начав раздеваться.

Его ответ рассердил ее.

— В таком случае убирайтесь.

— И не подумаю. Сегодня вы станете моей. — Он сдернул с себя галстук. — И впредь не будете принадлежать никому другому.

Все в ней восстало против того, чтобы кому-то принадлежать. Все, кроме сердца. На самом деле его слова были музыкой для ее одинокой души, и она впитывала их, как увядший цветок — живительную влагу. Эти слова были почти как объяснение в любви. Почти, но не совсем. И недостаточны.

Она приподнялась на локте.

— Я не буду принадлежать ни одному мужчине.

— Это мы еще посмотрим.

Он наклонился над ней и накрыл губами ее губы.

Ей не понравилось, что он силой заставляет ее молчать, и попыталась оттолкнуть его. Но у нее не получилось — руки лишь скользнули по его шелковому жилету.

Он не переставал целовать ее, одновременно стараясь открыть языком ее рот. Из ее груди вырвался стон — она слишком долго подавляла в себе страсть.

А он тем временем взял губами мочку ее уха, и все ее тело взорвалось от одного этого прикосновения.

Его рука скользнула по обнаженной части ее груди и остановилась на соске, все еще прикрытом тканью платья. Маршалл стал его гладить, вызывая в ней мучительное желание.

Она услышала, что опять стонет, и тут же возненавидела себя за то, что признается в своей страсти. Но прежде чем она успела остановить его, он сдернул платье с ее плеча. Она вскрикнула, услышав треск разрываемой ткани. Она не поняла выражения его побагровевшего лица, но оно почему-то ее восхитило.

То, что произошло дальше, было для нее неожиданностью — его горячие губы обхватили сосок, и это привело ее в состояние полного блаженства.

Но в этот самый момент в голову неожиданно пришла мысль, отравившая удовольствие.

Кельвин.

Сколько раз она лежала на этой самой постели, фантазируя о таком же сценарии? Распростертое над ней мужское тело. Она — в ожидании его, еще пока невидимого, мужского достоинства. Ее пальцы доставляли ей то удовольствие, которое не мог доставить воображаемый возлюбленный. Иногда, хотя она никогда никому в этом не призналась бы, воображаемое лицо, склонившееся над ней, материализовывалось в лицо Кельвина. И вопреки тому, что мысль о нем возбуждала ее, она всегда сопровождалась чувством вины.

Теперь над ней склонился реальный мужчина, и его руки стали задирать ей платье. Ее рациональный ум, хотя и затуманенный наслаждением, подал свой осуждающий голос. Внизу, в гостиной лежит письмо Кельвина, в котором он просит сохранить себя для него. Повторное предложение вызвало у нее множество разноречивых мыслей, но оно по крайней мере поможет ей покончить с позорным положением старой девы. А человек, который сейчас лежит в ее постели, обречет ее на одиночество до конца жизни.

— Нет, — выдохнула она, но слово было будто из другого, незнакомого языка, и все ее существо отвергало его. Будто ее ум и тело враждовали друг с другом.

— Не сопротивляйся, Атина, — шепотом попросил он. — Если ты станешь моей, я тоже стану твоим.

Если бы ее разумная мысль могла принять физические очертания, она стояла бы перед ним, уперев руки в бока, и говорила: «Я все сказала». Этот человек ловко манипулирует ею, стремясь получить то, что хочет. И то, что в данный момент она хотела того же, что он, не имело значения, потому что она не могла поступиться своей гордостью.

— Убирайся из моей постели!

Он приподнялся. Его волосы были взлохмачены ее руками.

— Не говори ерунды.

Она понимала, что ее гордость будет окончательно сломлена, если она немедленно не прекратит то, что происходит. И она залепила ему пощечину.