Государева избранница - Александр Прозоров Страница 34

* * *

Между тем жизнь текла своим чередом.

Верный своему слову, патриарх Филарет снарядил в Хиву большое посольство во главе с боярином Иваном Даниловичем Хохловым. Увы, оно опоздало. Вскорости из заволжских степей в Москву хлынули многие сотни беженцев, в числе которых оказался и сам хивинский хан Авган. Свергнутый братьями, беглец бил челом царю Михаилу Федоровичу и просил у Москвы ратных людей, дабы свергнуть заговорщиков. Взамен он обещал навсегда остаться со всем своим владением – Хивинским ханством – в российском подданстве.

Таковое обещание сильно прельстило как юного государя, так и Боярскую думу – расширение границ обещало быть великим, затраты же небольшими. Однако патриарх, не найдя среди беженцев своего друга, утратил к сему делу всякий интерес, и спасения свергнутого хана так и не случилось.

Государь Михаил Федорович наконец-то смог добиться своего: Посольский приказ начал доставлять ему новостную газету, «Вестовые письма», каковую стряпчие составляли теперь не когда придется, а каждую неделю.

Из сей газеты всему двору стало известно, что в странах западных бушует война всех против всех и непонятно ради чего ^[16], а Польша начала новую ратную кампанию против Османской империи, в каковой в ходе восстания янычар был убит молодой султан Осман; и еще много чего интересного.

Персидский шах ради поддержания дружбы с северным соседом прислал в Москву кусочек от ризы господней, каковую патриарх велел поместить в Успенском соборе на общее обозрение.

На патриаршем подворье наконец-то заработала новая типография, сотнями штук печатая правленые богослужебные книги и «месячные минеи». В Москве все эти книги продавались, в Сибирь отсылались бесплатно.

На Фроловской башне заместо старых, порченных поляками часов мастера установили новые, современные, на два циферблата и тринадцать колоколов.

Князь Волконский с семьей и челядью впервые после Смуты переехал в Москву, ставшую ныне спокойной и мирной, безопасной для своих обитателей. Переехал бы и раньше – но пришлось ждать целых два года, пока на месте разоренного в ходе осады подворья, находившегося в Земляном городе, каменщики сложат добротный кирпичный дом новомодного, сказочного вида. Раз уж все равно строиться приходилось, так нужно сделать сие достойно, богато, всем прочим родам на зависть!

Вместе с его младшей дочерью прибыла в столицу и дворовая девка Евдокия. Будучи в личных служанках княжны Ирины, она расчесывала пятнадцатилетней хозяйке волосы и заплетала косы, румянила и украшала, одевала ее и раздевала, спала в ногах или в соседней комнате, готовая примчаться по первому зову и дать попить воды, взбить подушку али вынести горшок. Перебирала наряды, дабы не слежались и не заплесневели, стелила постель, выслушивала капризы и жалобы, иногда их выполняя, а иногда просто терпя. Доедала объедки со стола, донашивала господские рубашки и сарафаны.

И тут старый Лука по прозвищу Стрешнев оказался прав. Объедки княжны были то бужениной, то заливным, то семгой, то белорыбицей; обноски – сплошь ситец тончайший, иной с заморскими кружевами, а порою и вовсе шелк. Платья – бархат да кашемир, парча и меха. Таковых яств Евдокия в доме своем отродясь не пробовала, таких нарядов отродясь не носила!

А что ради сего удовольствия приходилось крики хозяйские слушать да ночами в опочивальню прибегать – так оно всяко легче, нежели навоз из хлева морозными вечерами выгребать али по десятку ведер воды от колодца в избу носить. Посему холопка закупная ни на что и никогда не роптала, любые капризы хозяйки исполняла старательно, а несправедливые наказания принимала с полным христианским смирением…

20 октября 1623 года

Москва, Кремль, Малая Думная палата

Где-то в подклетях истопники именно в сей час прокалили печи, и от сделанных понизу вдоль самого пола продыхов слабо дрожащим маревом поднимался горячий воздух. Думные бояре, оказавшиеся аккурат над сими отверстиями в своих богатых шубах, надетых поверх опушенных соболями и песцами ферязей, в меховых папахах, недовольно ерзали и крутились, но сделать ничего не могли. Не убежишь же прочь со своего места, за которое не токмо сам, но еще и все предки несколько поколений боролись…

Между тем жар, поднимаясь от продыхов, забирался им под шубы, просачивался под подолы ферязей, в рукава, струился из-под воротников, шевелил волосы в бородах, и от нестерпимого зноя всегда хмурые, а в большинстве пожилые, морщинистые и бледные бояре буквально на глазах зарумянивались, распрямлялись, разворачивали плечи, широко раскрывали глаза, начинали дышать глубоко и часто, кожа на лицах расправлялась, свежела и покрывалась капельками пота.

Тем временем стоящий возле трона стряпчий продолжал и продолжал читать приговор следственной комиссии:

– …а слова князя Бориса о ссоре с боярским сыном Хлоповым подтверждения не нашли, а дщерь боярская Мария за давностью лет описать монашку сию не смогла и опознать не в силах, однако же рынды, терем сторожившие, окромя инокини Евникии, никого припомнить не смогли, из чего сыск учиненный к таковым выводам пришел… Салтыковы Борис и Михаил вкупе с матерью своей в постриге инокиней Евникией по своему желанию и разумению затеяли оболгать в бесплодии девицу Марию, невестой царской нареченною, и ради того неверные приговоры лекарей на суд Думы боярской и Земского собора представили! – стряпчий отпустил длинный свиток и наконец-то перевел дух.

– Исходя из сыска, проведенного боярином Федором Ивановичем со всем надлежащим тщанием, – выступил вперед патриарх Филарет, – предлагаю вам, бояре, таковой приговор… Братьев Салтыковых за учиненную ими измену, за наветы и обиды, царю и его избраннице причиненные, сослать обоих из Москвы в самые дальние вотчины без мест и имущества на вечное изгнание! Рабу Божию Марию по всем подозрениям, в коих она обвинялась, оправдать, признать здоровой и чадородной, пригодной для царского венца и вернуть в Москву! Что скажете, бояре?

– А как же Евникия? – спросил один из бояр.

– Евникия схимница, я ее своей волей в Суздальский монастырь отправил, на покаяние, – ответил святитель. – Так как, приговариваем, бояре? Салтыковых сослать, Хлопову оправдать? Али иные мысли у кого имеются?

– Нет других мыслей, святитель! – поднялся со своего места князь Григорий Волконский и быстро-быстро отошел от продыха. – Изменников в ссылку, страдалицу в Москву. Приговорили!

– Приговорили, приговорили! – вслед за ним поспешили подняться со скамей и выйти вперед остальные бояре. – Быть посему!

– Быть посему! – согласно пристукнул посохом патриарх, утверждая общий приговор.

Заседание окончилось, князья и дьяки потянулись к дверям, государь вышел в другую, дождался первосвятителя и кинулся к нему на шею:

– Спасибо, отец! Спасибо, спасибо, спасибо! Все, я побежал! Напишу Марии, чтобы возвращалась! Наконец-то мы сможем пожениться!