Не отрекайся от любви - Долли Барни

Рикардо Энрикес.

Трейси Робертсон неоднократно слышала имя этого человека и видела его фотографии, то и дело мелькавшие в газетах в рубрике светских новостей. Неотразимый красавчик, удачливый бизнесмен, завидный жених из первой десятки самых богатых холостяков мира.

Однако она его ненавидела, и имела для этого самые веские основания. Сколько раз мечтала Трейси встретить его и высказать в лицо все, что думает о нем и о его беспощадных методах ведения дел. Одно упоминание его имени вызывало у нее приступ неистовой ярости.

Рикардо Энрикес был человеком, который одним росчерком пера своего золотого «паркера» навсегда изменил привычный уклад жизни ее семьи.

Такое не забывается и не прощается. Трейси вынашивала планы изощренной мести с тех самых пор, как ее отец, бледный и осунувшийся, вернулся однажды поздним вечером домой и сообщил семье, что парк продан.

Правда, тогда они обрадовались, хотя предложенная покупателем сумма была смехотворно мала. Но они остро нуждались в деньгах и торговаться не стали. Это было только начало в длинной цепи посыпавшихся на них, как из рога изобилия, неприятностей, виновником которых Трейси считала Рикардо Энрикеса.

Трейси спросонья никак не могла сообразить, где находится. Ее зеленые глаза сонно блуждали по элегантно обставленной просторной комнате, в надежде найти ответ. Меньше всего она понимала, как могла очутиться в одной постели со своим заклятым врагом, чья тяжелая рука крепко обнимала ее за талию. Однако, взглянув на него, Трейси невольно залюбовалась.

Красавчик Энрикес, воплощенное совершенство.

Неужели это тот самый человек, имя которого вызывало у нее омерзение и бурю всепоглощающей ненависти?

Но думать о неприятном не хотелось. Забыв на минуту о бесчисленных вопросах, о неотвратимости реального мира, Трейси разглядывала лежащего рядом мужчину, с которым до вчерашнего дня фактически не была знакома. Его лицо, словно высеченное из мрамора искусной рукой ваятеля, поражало безукоризненной гармонией форм и линий. Трейси не понимала, как человек, столь изысканно красивый, может быть столь чудовищно жестоким.

Он спал, и его черты сохраняли безмятежность. Высокий гладкий лоб, веки, окаймленные густыми черными ресницами, яркие, четко очерченные губы, твердая линия скул и подбородка, на котором пробивается утренняя щетина. И на всем лежит печать совершенства.

Трейси чуть слышно вздохнула. Рикардо спал в одежде – на нем были светло-серые брюки и белая рубашка, на которой виднелись следы размазанной черной туши.

Она вчера плакала? Странно. Трейси уже забыла, когда в последний раз предавалась этой женской слабости. Но еще более странным показалось ей то, что она рыдала на плече Рикардо Энрикеса. Она напрягла память, пытаясь припомнить, когда в последний раз плакала, но так и не припомнила. Даже когда умерла Лизбет, она не позволила горю взять над собой верх и отказалась идти по тропе боли и скорби. Трейси ощутила холодок ужаса, поползший по спине, и мысленно приказала себе прекратить копания в событиях вчерашнего дня и прошедших лет.

Она хотела бы вернуться в безмятежную гавань полумрака спальни и ни о чем другом, кроме вечной красоты, не думать, но опоздала. Плотину прорвало, и поток нахлынувших воспоминаний быстро наполнял ее голову картинами, о которых Трейси предпочла бы забыть. Первые минуты приятного пробуждения безвозвратно утонули в болоте жестокой действительности.

– Доброе утро! – ворвался в ее мысли низкий голос, бархатные нотки которого придали двум простым словам невероятную эротичность.

Вскинув глаза, Трейси поймала на себе пронзительный взгляд и почувствовала, как горячая волна краски заливает ее лицо и шею. Она пожалела, что не использовала первые минуты пробуждения на укрепление духа и подготовку ответов на вопросы, которые неминуемо задаст Рикардо.

– Доброе утро, – отозвалась она. Рикардо лениво потянулся и широко зевнул, сверкнув ослепительно белыми зубами. Держался он на удивление непринужденно, будто просыпаться в одной постели с малознакомыми женщинами было для него самым обычным делом.

Возможно, в этом и вправду нет для него ничего сверхъестественного, подумала Трейси. когда его взгляд снова замер на ее лице. С такой внешностью и… Она скова окинула комнату взглядом на тот случай, если ее воображение сыграло с ней злую шутку, но нет, ошибки быть не могло. Мебель из мореного луба, тяжелые парчовые шторы на окнах, хрустальная люстра – вся эта роскошь свидетельствовала о богатстве и широте возможностей лежавшего рядом мужчины. Он мог позволить себе все, включая любых, даже самых недоступных женщин.

От этой мысли Трейси пришла в ужас. Возможно, и ее скромная персона уже занесена в длинный список его мужских побед.

– Полагаю, что от кофе ты не откажешься, – пробормотал Рикардо и, не дожидаясь ответа, снял телефонную трубку, чтобы разразиться многословной тирадой на испанском языке, показавшейся Трейси чересчур длинной для простого заказа кофе.

Только тут Трейси сообразила, что находится в личном номере Рикардо Энрикеса в одном из принадлежащих ему отелей, которые были разбросаны по всему миру. Сам собой возник вопрос: в каком?

– Полагаю, мы все еще в Штатах? – осторожно поинтересовалась Трейси, когда Рикардо закончил разговор. – Или я проснулась в Испании?

Рикардо заразительно рассмеялся, и Трейси поймала себя на том, что улыбается в ответ.

– Да, Трейси, мы все еще в Штатах. А говорил я по-испански, потому что большинство сотрудников в моих отелях – испанцы или выходцы из Латинской Америки.

– Чтобы напоминать тебе о родном доме?

– Нет. – Он снова рассмеялся. – У меня много друзей, но еще больше… – Рикардо сделал паузу, – всевозможных знакомых, рассеянных по свету, кто не считает зазорным обратиться к Энрикесу с просьбой нанять на работу.

Слава Богу, ее не занесло на другой континент! Но комната, которую они снимали с Полом, была гораздо меньше по сравнению с этой…

Пол!

От ужаса Трейси всхлипнула и натянула простыню, которой укрывалась, до самого подбородка. Осознан весь кошмар ситуации, в которой оказалась, она не на шутку перепугалась.

– Я велел также принести чай со льдом, – добавил Рикардо, заметив внезапную смену ее настроения. – Ты наверняка хочешь пить.

О, и это еще мягко сказано! Во рту у Трейси было настоящее пекло, но и оно не шло ни в какое сравнение с болью, которая распирала ее голову при малейшем движении.

– Спасибо, – пролепетала Трейси и осторожно села, кутаясь в простыню, поскольку ничего, кроме кружевного нижнего белья, на ней не было. – Спасибо, – почистив горло, уже громче повторила она.

Как бы ей хотелось, чтобы голова лучше соображала и она смогла бы хоть приблизительно вспомнить, за каким чертом очутилась в этом номере!