Первая императрица России - Михаил Кожемякин Страница 34

Когда она закончила говорить и, почти обессилев, опустилась на шереметевский походный стульчик, продолжение похода было уже решено для всех.

– Спасибо, Катя, друг мой сердечный, помощница моя нелицемерная! – прочувствованно сказал Петр и нежно погладил ее по волосам. – Господа совет, вам ведома моя воля. Через час трубить поход и сниматься с лагеря. Выступаем вперед, на Яссы, к другу нашему Кантемиру. На великую викторию, на посрамление басурманам! С нами Бог!

– Виват! – негромко, но убедительно отозвались сподвижники Петра. Каждый поспешил к своим войскам, каждый был снова готов выполнять державную волю своего государя. В этих бесплодных степях рождалась безжалостная к себе и горькая философия воинского служения России: «Делай что должно, и будь что будет!»

* * *

Они все-таки дошли до Прута! Месяца июля 1-го дня, в лета от Рождества Христова 1711-го, авангарды российской армии завидели вдали смутный блеск реки. Известие о близости воды полетело от полка к полку, от роты к роте со скоростью лесного пожара.

– Вода, братцы! – орали, кричали и шептали обезумевшие от жажды люди. – Речка Прут!.. Дошли!!!

Драгуны и казаки первыми пустили вскачь изморенных коней, умножив свое стремление к спасительной серебристой ленте на стремление своих скакунов. Артиллеристы гнали во весь опор свои запряжки – орудия подпрыгивали на ухабах и переворачивались, обрывая постромки, калеча лошадей и прислугу. Пехотинцы бросали строй, бросали ружья и амуницию и толпами бежали следом, спотыкаясь, падая, поднимаясь, умирая на бегу… Приказов офицеров никто не слушал. Солдаты не чувствовали даже ударов древками протазанов и ножнами шпаг, которыми пытались удержать их в строю сержанты, поручики и капитаны. Отчаявшись удержать дисциплину, командиры смешивались с нижними чинами и бросались к воде. Добравшись до реки, одни бросались в нее прямо в одежде и счастливо смеялись, другие погружали голову и пили, пока хватало дыхания, третьи, пораженные внезапным оцепенением, долго стояли над желанной влагой на коленях и тихо плакали, прежде чем сделать первый глоток.

Если бы враг появился в этот момент, вряд ли встали бы в ряды, чтобы отразить его, даже прославленные Преображенский и Семеновский полки… На несколько часов армия перестала существовать: были десятки тысяч предельно измученных людей, стремившихся к реке и жадно насыщавшихся. Вскоре многие слегли с жестокими болями в желудке: вода в Пруте была нечиста.

Петру не оставалось ничего другого, как расположить армию лагерем на правом, восточном, берегу Прута, отложив переправу до тех пор, пока не подтянутся растянувшиеся по степи обозы и арьергарды. Огромный стан в первые часы был абсолютно беззащитен: даже побоями и угрозой казни было невозможно заставить людей взяться за лопаты и начать окружать лагерь земляными укреплениями и деревянными рогатками ^[29]. Окапываться и ставить палатки начали только к вечеру…

В столь печальном состоянии застал армию своего могучего союзника молдавский господарь Дмитрий Кантемир, поспешивший к ней на соединение из Ясс со своей шеститысячной конницей и крестьянским ополчением. Вчерашние землепашцы и виноградари, молдавские пехотинцы едва умели держать строй. Их самым грозным оружием были несколько старых пушек да длинные копья из заостренных жердей с закаленными в огне остриями. Зато отборные конные каралаши ^[30] поглядывали на измученных и истощенных российских солдат с явным превосходством. В коннице господаря все, как на подбор, были молодцы в лучшей поре мужественности, в красивых красных кунтушах с откидными рукавами, в бараньих шапках с лихо заломленных верхом, сидящие на сытых конях, вооруженные пиками и кривыми саблями… Однако мушкеты и пистолеты в каждом полку каралашей имели лишь первые сотни всадников. Остальные были вооружены татарскими луками, которыми, впрочем, молдаване владели не хуже, чем крымские наездники.

Дмитрий Кантемир привел с собой собранный по всей Молдавии провиантский обоз. Маленькая небогатая страна, вставшая на бой за свою свободу, готова была поделиться с союзниками всем, что имела. Имела она немного. Даже страшно поредевшей после перехода через бессарабские степи петровской армии не хватило ни фуража для коней, ни хлеба для людей. Единственное, чего вдоволь досталось всем, – это терпкого красного молдавского вина. В честь воссоединения союзников в первый вечер его было выпито изрядно и на пиру в шатре у Петра Алексеевича, и в офицерских палатках, и у солдатских костров. Охрипнув от криков «виват» и «ура», застольных здравниц и разухабистых солдатских песен, русский лагерь уснул лишь под утро.