София - венецианская наложница - Энн Чемберлен Страница 34

— У меня нет ни малейшего желания прятаться в холодном и сыром гроте.

— Это будет продолжаться совсем недолго, пока я не доберусь до Перы, найду наших соотечественников, чтобы они приехали за нами на лодке, и…

— Но, синьор Виньеро, я не могу. Я не могу лазать по стенам, как вы, словно муха. Вы же этим занимаетесь с самого первого дня нашего знакомства.

Сравнение с мухой было вовсе не то, что я ожидал услышать от нее в награду за мой подвиг, но я проигнорировал это.

— Вы можете, — настаивал я. Ведь я предлагал ей то, что она больше всего жаждала с нашей первой встречи. — Я помогу вам. Вы можете это сделать. Вы должны это сделать.

— Я не знаю, — сказала она. Это не значило, что она боялась или не доверяла мне, она просто не знала.

«Я не знаю». Я схватил ее быстро и крепко за талию (эта талия, о Боже! только одно прикосновение к ней заставило мои пальцы дрожать) и понес к окну.

София тихонько вскрикнула — от восторга? от страха? в знак протеста? — и стала вырываться из моих рук. Мне пришлось отпустить ее, чтобы никто не услышал нас.

— Синьор Виньеро, — сказала она, придя наконец-то к какому-то решению. — Вначале присядьте и позвольте мне рассказать вам кое-что. Позвольте мне рассказать, что случилось со мной сегодня.

— Расскажете позже, — я умолял, не приказывал. — Когда вы будете в безопасности и когда будет время.

— О нет, пожалуйста. — Ее решительность и настойчивость победили мою слабость. — Я просто должна вам это рассказать. Я переполнена впечатлениями, и мне не с кем было поделиться весь день. Я хотела рассказать Марии, но, кажется, они ее уже продали.

— Они продали Марию? — спросил я, и странное предубеждение нашло на меня. Я должен был купить эту женщину, Марию, пока у меня был шанс. Этот шанс больше никогда не повторится. Возможно, это было предупреждение, что все надо делать сразу и что второго шанса не бывает, но тогда я отказывался понимать это.

— Куда они ее продали?

— О, я не знаю, — ответила София. — Какому-то старому человеку, которому нужна была помощь по кухне. Я не знаю. Я не смогла понять ни слова из того, что они говорили. Я думаю, что очень непредусмотрительно с их стороны оставить меня без доверенного лица на целый день, когда я видела — о, такие чудеса! Пожалуйста, пожалуйста, садитесь и позвольте мне рассказать вам все, иначе я просто взорвусь. — Она потащила меня к дивану.

Здесь и в этот момент решилась моя судьба. Думаю, я даже чувствовал это. Когда дочь Баффо произнесла свою последнюю просьбу, ее красота и ее близость лишили меня всякой воли. Я чувствовал, как энергия и сила, которые помогали мне действовать в эту ночь, покидают меня, и я становлюсь слабым, безвольным и глупым. Возможно, просто Бог отвел от меня свое благословение или магическая сила материнского поцелуя перестала действовать. Мои ноги подкосились, и я присел, зачарованный ее голосом и чудесами, которые она описывала.

— Этим утром, после того как вы ушли, они посадили меня в закрытые носилки и понесли куда-то — сама не знаю куда. Единственное, что я могу сказать: на земле нет места, похожего на это. Мне даже показалось, что это место было не на земле, что носильщики были ангелами и что я на несколько часов оказалась на небесах.

Вначале я чувствовала и слышала толпу, и я не смела выглянуть, потому что знала, что это может рассердить господина. Кроме того, я немного боялась толпы, потому что она была шумная и грубая. Но вскоре я поняла, что количество людей уменьшается. Те люди, голоса которых я слышала теперь, казались более спокойными и уважительными друг к другу, как будто мы приближались к месту поклонения святым. И тогда я осмелилась немного отдернуть занавес и осмотреться.

Я увидела, что мы пересекали огромный и прекрасный сад. Высокие кипарисы стояли, как часовые, прямыми линиями вдоль многочисленных и великолепных тропинок Под каждым деревом работал садовник в красной шапочке, как будто его там специально посадили.

О! Какие экзотические растения росли под его руками! Газон был таким мягким и однородным, словно ковер, как будто каждая травинка была вручную вшита в свое место. Бордюрами по каждой стороне газона служили клумбы цветов. Великий пост же еще не закончился? У нас же еще есть неделя или две до Пасхи? И все же я видела их: ряд за рядом поднимались великолепные розовые, красные и белые цветы, словно бесчисленная армия выстроилась на парад. Цветы напоминали турецкую армию, я клянусь, потому что они напоминали турецких солдат, стоящих навытяжку. Я никогда не видела ничего подобного раньше…

Вероятно, это были тюльпаны. Это от турецкого слова «тюрбан», которое европейцы неправильно произносят как «тюльпан». Однако неправильное произношение не заставило европейцев меньше жаждать иметь эти цветы у себя в садах. И хотя турки тщательно охраняли секрет выращивания этого цветка, я слышал, что голландцам удалось вырастить этот цветок у себя на родине.

Но все же я не надеялся увидеть их вскоре в Венеции, и в таком масштабе, как сейчас описывала София. В действительности, я не видел в Стамбуле такого парка, где за тюльпанами так бы ухаживали и где бы они росли в таком количестве. Конечно же она преувеличивала, ибо только султан мог позволить себе такую роскошь.

«Султан…» — повторил я про себя. Возможно ли, чтобы Софию Баффо действительно возили в Великий дворец? Упаси Бог!

София тем временем продолжала:

— Потом мы подошли к большим воротам, у которых моим носильщикам пришлось остановиться. Даже моего хозяина не пропустили внутрь. Меня сняли с носилок, закутали в вуали, и мои господин передал меня под опеку огромного белого мужчины, который шел с нами от нашего магазина. Этот мужчина был одет в тяжелую зеленую робу, украшенную кроличьим мехом, а на голове у него была высокая белая шляпа конической формы…

В этом описании я узнал того самого евнуха, на которого Хусаин обратил мое внимание ранее тем днем. «Из дворца», — сказал тогда мой друг. Значит, это было правдой. И это было больше, чем просто дворец в Оттоманской Порте, где каждый бедняк мог искать справедливости. Это был гарем, самое сердце дворца, куда не может вступать никакой мужчина, кроме самого султана. Я продолжал слушать ее рассказ:

— Этот мужчина провел меня через двери. Затем… О! Как я могу объяснить, что я тогда чувствовала? Я была словно проглочена огромным ненасытным животным, животным, чьи внутренности были прохладным мрамором. Мне становилось страшно. Нет, не смотри на меня так, Виньеро. Это был страх, от которого мурашки забегали у меня по спине. Какой прекрасный зверь, думала я. Какой огромный, могущественный, поражающий воображение зверь, который если поворачивается, то земля трясется, а если он моргнет, вся земля погружается в темень. О, если бы я могла стать частью этого зверя, думала я, даже если это значит, что он проглотит меня и я никогда снова не увижу дневного света.

Мы шли вдоль мраморных коридоров в самую глубь этого чудовища. Они были пустынны, за исключением нескольких темнокожих мужчин в тюрбанах и робах, украшенных мехом, как у моих охранников. Они стояли у каждой двери, которую мы проходили, все глубже и глубже продвигаясь внутрь. Затем, как раз тогда, когда я подумала, что мы наконец-то зашли в тупик, дверь открылась, и я была ослеплена ярким светом и звуками.