Неродственные связи - Лина Манило Страница 32

Свет, что ли, отключили? И правда, стоит только посмотреть на фасад дома, чтобы убедиться: ни одно из окон не горит. Господи, хоть бы не убиться в такой темноте. Нащупываю в сумке свой телефон – мне нужно включить фонарик, – но аппарат оказывается безбожно разряжен. Жму на кнопку включения, но экран лишь пару раз мелькает и тут же тухнет. На этот раз окончательно. Да что же такое? Не вечер, а фильм ужасов какой-то!

За спиной урчит мотор отъезжающего такси, и вскоре звук тонет в тишине.

Так, Алиса, это просто какая-то авария, просто отключение света, ничего особенного. Впервые в жизни, что ли? Но внутри скребётся какое-то странное предчувствие – будто бы сырой ветер под кожей гуляет, до костей пронизывает. Я ускоряю шаг, параллельно копошусь одной рукой на дне сумки в поисках перцового баллончика, и когда нахожу, тороплюсь к подъездной двери. Почти на финише едва не падаю, поскользнувшись на тонкой снежной корке, хватаюсь за ручку двери и всё-таки попадаю в тёмное нутро знакомого до каждой мелочи подъезда, перевожу дыхание. Чувствую себя участником марафона, а впереди ведь ещё несколько лестничных пролётов и десятки ступеней.

Луч света внезапно рассекает тьму, я громко вскрикиваю, а на меня движется огромная тень. Рука, сжимающая баллончик, становится влажной от пота и очень горячей. И я выставляю её вперёд, почти нажимаю заветную кнопочку, но вовремя соображаю, что это наша консьержка. Господи, вот был бы номер, выпусти я ей дозу перца в глаза. Стыдоба.

Прячу несчастный баллончик в сумку и глубоко дышу, пытаясь успокоить колотящееся от испуга сердце.

– Алиса Николаевна, авария у нас, на подстанции, – торопливо докладывает и светит фонарём себе под ноги. Между нами образовывается круг света, консьержка чем-то позвякивает, бурчит себе под нос неразборчиво, и через пару мгновений протягивает мне что-то длинное и округлое. – Вот, держите.

– Это свечка? – спрашиваю, а консьержка, которая со своим фонарём на перевес кажется ожившим привидением, направляет на меня луч света и энергично кивает.

– Да, надёжное и проверенное веками средство, – хмыкает многозначительно, а я сжимаю свечку в руках. – Давайте подожгу.

Мы никогда с ней не общались, кроме необходимого минимума, но сейчас я проникаюсь неожиданной благодарностью и теплотой к этой немногословной, хмурой, но, как оказалось, заботливой женщине.

– Вот так, да. Горит! – с детской радостью в голосе восклицает консьержка, а я смотрю на крошечное дрожащее пламя с восхищением. Красота!

Чёрт, я ведь совсем не помню, как её зовут. Надо будет потом подарить ей коробку вкусного чая и тортик. Если живой, конечно, до квартиры доберусь.

– Ну, я пошла, – выдыхаю, но вдруг консьержка хлопает себя по лбу, что-то вспомнив, а свет фонаря дрожит и мерцает.

– Я же забыла кое о чём важном! Сегодня приходил мужчина.

И замолкает, будто бы мне приход какого-то мужчины должен о чём-то сказать.

– Недавно совсем, – поясняет слегка раздражённо. – Свет только отключили, и тут он. Я как раз в подсобке была, чуть было не упустила его. Но вы же знаете, что мимо меня и мышь не проскочит, у меня чутьё на незваных гостей, – тарахтит, провоцируя лёгкую вспышку головной боли.

Консьержка явно гордится своими охранными навыками, а я усмехаюсь про себя. Действительно, если не предупредить о гостях, не провести кого-то с собой, так человек и останется внизу – не пропустят. Это тоже преимущество жизни здесь, наряду с чистыми лифтами и вовремя вывезенным мусором.

– Это имеет какое-то отношение ко мне или всех оповещаете? Я просто тороплюсь очень.

– Нет, он сказал, что вы вызвали мастера по ремонту холодильников. Хотел пройти наверх, но я позвонила Марии, она была дома и ответила, что это какая-то ошибка. Очень странный случай.

И правда, страннее некуда. Что же это за мастер такой?

– Может быть, просто адресом ошибся? – предполагаю, хотя это и чушь. Не верю я в такое, если только не чей-то дурацкий розыгрыш – идиотов в мире достаточно.

– Может быть, и ошибся, – пожимает плечами и громко ойкает, когда внезапно загораются все лампы над головой. Свет резко бьёт по глазам, и я чуть было не роняю свечку на пол. Оплывший воск попадает на кожу между большим и указательным пальцами, жжётся, и я шиплю сквозь сжатые зубы.

Дую на огонёк, он тухнет, и я протягиваю тёплую свечку консьержке.

– Я пойду, спасибо за всё, – и ухожу, не оглядываясь, потому что больше тянуть время не могу и не хочу.

Чем ближе я к своей двери, тем больше во мне злости. Столько негативных эмоций переплелось разом – терпкий коктейль с полынными нотками разочарования и усталости. Выбрасываю из головы визит хладомастера – не до него пока что. Сейчас у меня лишь одна цель – Самохин.

Дверь оказывается запертой на оба замка – значит, Маши в квартире нет. Она часто бегает к подружке в соседний подъезд: пьют чай, секретничают, перемывают кости женихам, смотрят киношки и устраивают пижамные вечеринки. Несмотря на тьму за окном, ещё довольно рано. Всего лишь зима, и солнце заходит уже в четыре. Потому, пусть гуляет, пока молодая. И да, я знаю, что это мелочно и мне, наверное, нужно быть добрее и сострадательнее, но я рада, что дочь не решила и этот вечер посвятить болячкам Самохина.

Пока открываю дверь, позволяю себе поверить, что и Самохина в квартире больше нет. Что его вообще нет, и никогда не было в моей жизни. Вот только если бы не он, не было бы и Маши, а это вовсе невыносимая мысль.

Один поворот ключа в замке, второй, другой замок и новый ключ, ручку на себя, шаг в тёмную прихожую. Из кухни льётся на пол свет, слышится приглушённое бормотание телевизора и какой-то звон. Я сбрасываю обувь, пальто, кидаю сумку на банкетку и призываю на помощь всю свою выдержку.

Шаг, ещё один, дверь в кухню прикрыта, я распахиваю её и встречаюсь с мутным взглядом голубых глаз. Самохин сидит на стуле, голый по пояс, рядом с ним на столе полупустая бутылка коньяка – из моего бара, между прочим! – а на тёмно-коричневой глиняной тарелочке нарезанный тонкими дольками лимон. И дух спиртного такой плотный, что можно топор повесить.

– Женя, твою дивизию! – выдыхаю, а он разводит руками. – Ты издеваешься? Я же тебе сказала выметаться, а не брать у нашей дочки деньги и жрать мой коньяк.

– Ты так долго не шла, – сокрушается горестно. – Я тебя ждал, я устал тебя ждать. Извини, выпил немножечко.

– Немножечко? – во мне закипает ярость, и я уже готова чем-то запустить ему в голову, но Самохин цокает языком, медленно качает головой и, опираясь тяжело на столешницу, поднимается на ноги. И, несмотря на приличную дозу спиртного в его крови, делает широкий и уверенный шаг в мою сторону.

Кухня у меня небольшая, и шага этого хватает с лихвой, чтобы Самохин подобрался вплотную ко мне.

– Я так скучал по тебе, Лисёнок, – выдыхает мне в шею, горячо и влажно. – Если бы ты знала, как я скучал.