Азарт среднего возраста - Анна Берсенева Страница 32

Он будто со стороны слышал свое бормотание и сам себе был до тошноты противен.

– Я тебе верю, пап, верю, – как-то торопливо проговорил Денис. – Ты же никогда не обманывал. Нас… То есть меня с Дашкой.

Он замолчал. Александр молчал тоже. Он не знал, что сказать. До сих пор его отношение к любым своим поступкам было простым. Либо он знал, что поступает правильно, и тогда пребывал в состоянии душевного спокойствия, либо сознавал неточность своего поведения и чувствовал в связи с этим душевный разлад, впрочем, недолгий, потому что всегда находил быструю возможность эту неточность исправить.

А теперь они стояли вдвоем с сыном в заснеженном саду, и отчаяние, охватившее обоих, было так же ощутимо, так же зримо, как морозный пар их дыханий. Александр впервые в жизни переживал подобное: когда сознаешь, что поступил правильно, но ощущение бессмысленности собственного поступка при этом так сильно, что переходит в боль.

Он хотел сказать, что будет видеться с детьми не реже, чем раньше, что они во всем могут на него рассчитывать, что их жизнь в его отсутствие совсем не изменится; он многое хотел сказать. И – не мог.

Денис первым нарушил молчание. Его мальчик, которого Александр всегда с затаенным сожалением считал слишком инфантильным, беспомощным перед жизнью, оказался мужественнее, чем он сам со всем его жизненным опытом, и силой, и готовностью к любым трудностям.

– Ты не думай, пап, я понимаю, – сказал Денис. – Я же все видел. То есть мы с Дашкой. Что вы с мамой… Ну, очень сильно различаетесь. Мы, знаешь, даже разговаривали про это.

Он взглянул на отца. В больших карих, как у Веры, глазах мелькнуло смущение.

– О чем вы разговаривали?

– Ну, что непонятно, почему вы вообще поженились. То есть вы, конечно, наверное, влюбились тогда, и потому… Но теперь же правда ведь не очень понятно.

Хорошо, что Денис не расспрашивал, а просто говорил об этом. Если бы пришлось объяснять сыну, почему он когда-то женился на его матери, Александр сквозь землю бы провалился от стыда. Что с того, что в его женитьбе не было ничего постыдного или хотя бы странного с точки зрения обыденного сознания? Самому ему было стыдно за свой тогдашний расчет так, как ни за что не было стыдно в жизни.

Что он значил теперь, тот жалкий расчет, что такое он был перед жизненной правдой, которая вдруг взглянула ему в лицо так просто и сурово?

– Мне только знаешь чего жалко? – сказал Денис.

– Чего?

– Что я ничему у тебя так и не научился.

– В каком смысле? – не понял Александр. – Чему – ничему?

– Ничему-ничему. Ты же все умеешь. Я это с детства помню: за что ни возьмись, ты все умеешь. И не специально, а как-то само собой. Не только гвозди там забивать или костер разжигать, это даже без вопросов, но и вообще все. – Он грустно улыбнулся. – Я все собирался у тебя научиться морские узлы вязать. Но мне же это как-то не нужно было, морские узлы, да и времени не было, и я все время на потом откладывал. И еще… Мне не хотелось, чтобы нарочно, понимаешь? Я думал, оно само собой получится. Я просто все время с тобой буду и само собой всему у тебя научусь. А теперь, получается, так уже не будет.

Впервые во время этого мучительного разговора Александр почувствовал, что самообладание возвращается к нему.

– Будет, Динька, будет. – Он положил руку на плечо сына, коротко сжал пальцы. – В морские узлах ничего хитрого нету. Я тебе покажу, научишься в два счета. Как я когда-то.

Морские узлы Александр научился вязать еще на Варзуге, когда приходилось возиться с рыбацкими лодками. А потом усовершенствовал это мастерство уже в Мурманске, когда стал владельцем первых кораблей «Ломоносовского флота». Он тогда лично и подробно вникал во все тонкости своего нового дела и, выходя на своих кораблях в море, поочередно осваивал все морские специальности.

Но, кажется, сына не слишком убедили его слова. Хотя Александр произнес их без капли нарочитой бодрости.

– Я пойду, пап, – сказал Денис. – У меня через полчаса встреча.

– С кем? – спросил Александр.

– С девушкой.

– Одноклассница?

Александр сам сознавал вялость, какую-то необязательность своих вопросов. Как будто он раньше знал хоть одну из девушек, с которыми встречался сын! Но раньше и не было необходимости, чтобы даже самый внимательный отец вникал во все тонкости мальчишеских романов. А теперь, при той болезненной напряженности, которая установилась между ними, внимание ко всем подробностям жизни Дениса становилось со стороны Александра каким-то преувеличенным. И в этом чувствовалась такая фальшь, которой ничем было не избыть.

– Нет, не одноклассница, – ответил Денис. – Мы с ней в Сети познакомились, решили теперь в реале встретиться. Она в институте учится.

– В каком?

– Да я не вникал пока. Может, мы с ней первый и последний раз встречаемся. Или она вообще не придет.

– Когда Дашка возвращается? – подавив вздох, спросил Александр.

– На следующей неделе. Она тебе позвонит. Ты не думай, мы с Дашкой насчет тебя ничего такого… Да и мама вообще-то тоже. То есть она много чего нам наговорила, конечно, но так… Согласно своему темпераменту, – улыбнулся Денис. – Пока, пап.

На этот раз Денис не пошагал через сугробы. Он сразу выбрался с детской площадки на расчищенную аллею и пошел к выходу из сада. Александр смотрел, как исчезает его силуэт за кованым рисунком садовой решетки.

Музыка зазвучала громче – и с катка, и из-за стен «Дягилеффа». Или просто он не слышал ее во время разговора с сыном? Александр огляделся. Где он, что должен делать сейчас? Да, вернуться в клуб. Там идет его свадьба. Он и прежде как-то не сознавал значительности события, которое праздновалось за стеной, в мельтешении разноцветных огней, а теперь и вовсе подумал об этом с недоумением. Что все это значит, зачем все это?..

Но вернуться в клуб было все-таки необходимо. Аннушка ничем не была виновата перед ним, и надо было быть последней скотиной, чтобы испортить ей день, который она, не скрывая, считала в своей жизни важным.

Александр закурил и, вместе с морозным воздухом втягивая тоскливый дым, пошел ко входу в «Дягилефф».

Наверное, за время его недолгого отсутствия клубное веселье приобрело более высокий градус. Во всяком случае, музыка грохотала так, что едва не сбивала с ног уже на пороге.

«На кой черт такой грохот? – зло подумал Александр. – Ни слова ведь не расслышишь!»

Но, наверное, он был в этом двухэтажном помещении единственным, кому являлись подобные мысли. Собравшиеся в клубе веселились напропалую, и слышать какие бы то ни было слова, даже те, что неслись с подиума, где сменяли друг друга певцы, – это было последнее, что могло их интересовать.

Мелькание огней стало теперь стремительным, каким-то лихорадочным. Его ритм сменился вместе со сменой музыкального ритма; светлое сияние, в котором так хороша была Аннушка, исчезло из светового рисунка совершенно.