Помни о хорошем - Виктория Плэнтвик Страница 31

Эвелин обычно просыпалась рано и любила полежать с закрытыми глазами, прежде чем бежать на лекции в колледж. Так было и сегодня. Как только первые лучи солнца проникли сквозь тоненькую занавеску, закрывающую комнату первого этажа от любопытных глаз случайных прохожих, Эвелин проснулась.

Лежа с закрытыми глазами, она не сразу поняла, где находится и что произошло. Все ее тело сладко ныло и было переполнено ощущением неги и умиротворенности. Эвелин рискнула открыть глаза.

Рядом с ней спал мужчина. Он спокойно и ровно дышал, лицо казалось по-детски доверчивым и беззащитным, руки обнимали подушку. Томас Айвор. Эту ночь он провел в ее постели… Точнее — это она лежала в его постели; ее волосы, перепутавшиеся за ночь, рассыпались по подушке и щекотали его подбородок…

Эвелин осмотрелась и удивилась окружающему беспорядку: наглаженные и накрахмаленные до хруста простыни были скомканы и едва прикрывали их тела; по комнате было разбросано ее белье; на полу серой грудой валялся вечерний костюм Томаса Айвора.

Эвелин придирчиво изучила свое собственное полуприкрытое простыней тело и сразу заметила множество крошечных синяков на груди и шее — следы любовных утех. Осторожно приподнявшись, она полюбовалась и на роскошное тело лежащего рядом Томаса Айвора. Немного смутившись, она увидела на его плечах и спине краснеющие царапины. Казалось, он вырвался из цепких лап маленького дикого зверя… Собственно, так оно и было, и этим зверем была она, тихая, скромная учительница литературы!

Эвелин знала, что никогда не пожалеет о том, что уступила ему, потому что он не менее щедро, чем она, дарил себя. За одну эту ночь она в большей степени почувствовала себя женщиной, чем за все время ее связи с Грегори. Томас Айвор был безусловным лидером, неистовым и страстным, и в то же время деликатным и нежным. После первой вспышки удовлетворения у нее потекли слезы, но он не стал смущать ее вопросами, а просто прижал к себе ее содрогающееся тело и осушил слезы поцелуями. Он дал ей отдохнуть, лаская ее и постепенно находя самые чувствительные точки на ее теле. Так, нежно и незаметно, он опять привел ее в возбуждение, которое вновь вознесло их на вершину любовного экстаза.

Томас сразу заметил ее неопытность в искусстве любви. Эвелин и сейчас охватила сладкая дрожь, и по телу пробежали мурашки при воспоминании о наслаждении, которое она испытала, когда Томас показывал ей разные способы, неизменно ведущие к блаженному завершению. Ему нравилось видеть восторг и изумление, появляющиеся на ее лице всякий раз, когда он по-новому ласкал ее, нравилось поощрять ее вначале робкие попытки помогать ему руками, ртом, телом; наблюдать, как ее робость тает, как она дает волю своему желанию, заставляя и его терять голову.

О нет! Ей нечего беспокоиться, что он сочтет ее чересчур заурядной в постели. Для него, наверное, такого понятия и не существовало. Рядом с Томасом Айвором Эвелин казалось, что она в высшей степени необычная, что она — единственная, созданная только для него, и она может удовлетворить все его желания так, как ни одна женщина на свете не могла и не сможет.

Чуть улыбаясь, Эвелин любовно разглядывала сонное лицо Томаса, с трудом удерживаясь от соблазна убрать с его лба прядь черных волос и поцеловать по-детски припухшие губы. Возможно, что, проснувшись, он опять будет бдительным и недоверчивым, защищаясь от любви. Только его дочери пока удалось пробиться сквозь панцирь, в который он прятал свое сердце, но эта щель была слишком узкой, чтобы пропустить еще кого-то, а шрамы, оставленные прошлыми влюбленностями, сделали этот панцирь значительно прочнее.

В проявлениях страсти Томас Айвор, как и обещал, оказался весьма требовательным, но с его губ не слетело ни единого упрека в ее адрес, он ни разу не сказал, что она может что-то сделать не так, как ему хотелось бы. Это удивительное ощущение совершенства, которое Эвелин получила в его объятиях, было неоценимым даром, на который она не могла благодарно не ответить…

Эвелин потихоньку пододвинулась к краю постели и выскользнула из-под покрывала, прилагая все усилия, чтобы не разбудить спящего тигра. Бесшумно ступая по толстому ковру, она прихватила с кресла рубашку Томаса и перебежала в свою комнату. Там она быстро приняла душ, натянула тонкие белые гольфы, купленные накануне, накинула на голое тело прозрачную рубашку Томаса, пригладила волосы и вернулась к спящему любовнику.

Как оказалось, он вовсе не спал, а сидел на краю постели, накинув халат. На его лице застыло суровое выражение, никак не подходящее для счастливого возлюбленного.

— А я было подумал, что наша ночь мне приснилась, — недовольно проворчал он, не поднимая головы. — Ты считаешь приличным удрать из постели возлюбленного, даже не прощавшись?

О Боже! Неужели он вспомнил, как ушла Глория, не сказав ему ни слова? Или понял ее уход как отказ от продолжения их связи? Или решил, что она устыдилась и делает вид, что ничего не произошло?