Черный код - Вергилия Коулл Страница 31

Прогулки под дождем не прошли бесследно для здоровья, и уже к вечеру я свалилась с температурой. Сергей отпаивал меня горячим чаем и пичкал лекарствами, протирал прохладной водой, чтобы сбить жар. Полночи провел на ногах, такой предупредительный и заботливый, что мне стало совестно за свое недавнее поведение с ним. Спозаранку на следующий день съездил за моей машиной, отыскал и забрал ее. Я заставляла себя улыбаться и быть милой с мужем, а Сергей прямо светился от счастья, но с поцелуями не лез, наоборот, надел и постоянно носил тканевую маску, чтобы не заразиться.

Странно, но мне от этого стало даже легче.

Температура продержалась еще два дня, ужасно болело горло, накатила слабость. Я еле доползала до туалета, а потом – обратно до кровати, ощущала себя жуткой развалиной. Звонила Вронская, чтобы узнать насчет сеанса, но вместо меня трубку взял Сергей и ответил, что болею. И в этом я тоже испытала облегчение, так как до сих пор не придумала, как поступить с Максом.

Еще через пару дней я спохватилась, не пропустила ли очередное заседание суда? Хоть убей, не могла припомнить дату, даром что слышала ее из уст судьи. Самочувствие постепенно улучшалось, я уже сносно выглядела и передвигалась по квартире, хотя и продолжала кашлять, поэтому решила уточнить информацию у адвоката.

– Да, Анита, – холодно ответила в телефонной трубке Вронская, которая, похоже, затаила некоторую обиду после нашего последнего разговора.

Я вздохнула. Шестое чувство подсказывало, что с адвокатом стоит помириться. Не удалось взять нахрапом, значит, надо попытаться втереться в доверие. Получится ли – другой вопрос, все-таки Вронская производила впечатление человека, безгранично преданного семье Велсов, и Максу даже в большей степени, чем Дарье. Но попытаться стоило.

– Марина, простите меня за то, что тогда на вас накричала, – покаялась я. – Мы могли бы забыть о том неприятном случае?

– Возможно, – прозвучал сухой ответ.

Я беззвучно скорчила гримасу. Старуха-кремень!

– Я хотела уточнить у вас время следующего заседания…

– А заседание перенесли, Анита, – оборвала меня она. – Поздно вы спохватились.

– Почему перенесли? – где-то внутри зашевелилось нехорошее подозрение.

– На Максима было совершено покушение в изоляторе. Я опустилась на подлокотник дивана, возле которого, по счастью, стояла. В ушах зазвенело. В горле запершило. Такой реакции не ожидала сама от себя.

– Что с ним? – хрипло произнесла я и откашлялась. – Он жив?

– Ножевое ранение. Он сейчас в лазарете. Суд отложили до выздоровления.

– Известно, кто его ранил? Как это могло произойти? Я думала, он в одиночной камере…

– Я тоже так думала, Анита, – сердито отозвалась Вронская. – Но вы должны понимать, кто такой Максим. Кое-кому за решеткой до него даже легче добраться, чем на воле. Это все, что я могу вам сказать. Виновных не нашли и неизвестно, найдут ли. Охрану сменили, будем надеяться, такого не повторится.

Я помолчала, пытаясь продраться через туманные намеки.

– Вы имеете в виду, что это мог сделать кто-то из криминального мира?

– Максим владеет определенной собственностью, сейчас он слаб, – адвокат хмыкнула, – удачный момент для конкурентов.

– Но зачем организовывать покушение до суда с обвинительным вердиктом?

– Может, потому что как я ни старалась не афишировать ваше участие, Анита, о нем стало многим известно? – уклончиво ответила Вронская. – И исход суда трудно угадать? Вам бы я посоветовала тоже быть аккуратнее.

По рукам побежали мурашки. Я вспомнила странного мужчину, уже два раза неожиданно появлявшегося рядом, но тут же отогнала панику. Нет, если бы он хотел навредить, то имел кучу возможностей для этого. Тем не менее, самое ужасное, что со мной пока случилось – я промочила ноги, простудилась и заболела.

Но все-таки слова Вронской оставили неприятный холодок внутри. Попрощавшись с адвокатом, я несколько мгновений просидела неподвижно, взвешивая все за и против, а потом принялась собираться.

– Ты куда, маська? – Сергей вышел из ванной, где чистил зубы и брился.

– Съезжу на работу, – я уже прыгала на одной ноге, натягивая на другую чулок.

– Ты же еще кашляешь!

– Ну и что, мне же не пять лет, чтобы сидеть дома, пока все не пройдет, – я посмотрела, как вытянулось лицо мужа, и смягчила тон. Подошла и чмокнула в благоухающую лосьоном гладкую щеку. – Ты у меня такой заботливый. Спасибо.

Он что-то проворчал и пошел на кухню. Я услышала звук включенного чайника, пока красилась перед зеркалом. К моменту, когда Сергей загремел жестянкой, в которой мы хранили чай, я уже выпорхнула из квартиры.

Примчавшись в изолятор, первым делом бросилась к главврачу. К счастью, по имевшемуся служебному пропуску попасть к нему было несложно. Васильев, сидя в своем кабинете, увешанном плакатами с изображением различных органов человека, тоже попивал чаек из старомодной голубой чашки со щербатыми краями.

– Ох, милочка! – всплеснул он руками, когда я после пробежки по холодному утреннему воздуху не смогла справиться с приступом кашля. – Да у вас, вероятно, бронхит!

– Не обращайте внимания, – смутилась я, – последствия простуды.

– Я вам сейчас одну «бормотушку» выпишу, – он выдвинул ящик скрипучего стола, достал очки, листок бумаги и ручку и принялся писать, – завтра как новенькая будете!

– Спасибо, – я приняла записку с неразборчивыми каракулями и сунула в карман, – а я к вам по делу.

– С удовольствием, – кивнул Васильев и отхлебнул еще чайку.

– Я хочу увидеть Максима Велса.

Главврач едва не поперхнулся жидкостью и со стуком поставил чашку на стол.

– Он сейчас в лазарете. Я бы строго рекомендовал воздержаться от сеансов на время лечения…

– Я не ради сеанса, просто хочу его проведать.

– Но у нас не городская больница, где разрешены посещения больных…

– Он – мой подопытный! – оборвала я главврача. – Я тоже в некотором роде несу ответственность за его состояние. Можно мне его увидеть? Пожалуйста…

Васильев пожевал губами. Было заметно, что дружеское расположение ко мне борется в нем с профессиональными обязанностями.

– Пожалуйста, – повторила я, понимая, что в очередной раз нарушаю инструкции ради Макса.

До какой же грани меня доведет тяга к нему?! Даже страшно стало от собственного безрассудства, но в то же время – радостно от того, что своими глазами смогу убедиться: он жив.