Больше чем любовь - Дениз Робинс Страница 31

Я почувствовала, как мое тело задрожало.

— О, я очень рада, очень рада, — прошептала я.

Его пальцы скользили по моим волосам, щеке, шее.

Я не двигалась. Это было такое блаженство… Своим движением я боялась спугнуть его руку. Но мне хотелось задать Ричарду еще несколько вопросов. Я чувствовала, что просто обязана это сделать.

— Ричард, — пробормотала я, — ты не мог бы… рассказать… мне о своем браке?

Я почувствовала, как его тело мгновенно напряглось, он убрал руку. Мне стало страшно. Может, я чем-то обидела его? Зачем же я. это сделала? Нам так было сейчас хорошо. Ни одна из этих минут никогда в жизни больше не повторится.

Он посмотрел на меня, потом заговорил:

— Это очень старая история, дорогая. Знаешь, я ни с кем и никогда не говорил о Марион, даже с моим братом Питером, с которым мы очень близки.

Он впервые упомянул о своем брате. Потом я узнала, что у них с Питером очень много общего и что они похожи не только внешне, но и внутренне. Между ними существовала очень тесная связь. Но с появлением Марион в жизни Ричарда эта связь начала разрушаться, так как его жена и Питер просто не могли выносить друг друга. И брат старался избегать любых контактов с Марион, а соответственно, получалось, что и Ричард лишался возможности общаться с Питером.

Затем он стал говорить о Марион. Он рассказал о горьком разочаровании, которое пережил. Вся ее внешняя красота, утонченность, манеры — все оказалось оболочкой, внутри которой была пустота — ни капли человеческой теплоты, ни малейшего сострадания к тем, кто находился рядом с ней… но самое главное и, пожалуй, самое страшное — полное непонимание его, отторжение той горячей любви, которую он питал к ней. Она была олицетворением эгоизма, жадности, воплощением примитивных женских капризов.

— Она смогла дать мне только одно, — горько усмехнулся Ричард, — моего ребенка. Но даже и это она пытается испортить. Она страшно ревнует Роберту ко мне и старается изо всех сил сделать из Берты то, чем является сама, — пустоголовую, испорченную женщину. Но я всегда мечтал, а сейчас отчетливо вижу, что в моей дочери всходят совершенно другие ростки. Она станет полной противоположностью своей матери. Она станет настоящей женщиной. Она научится не только брать от жизни, но и отдавать. Как ты, Роза-Линда, — добавил он с глубоким чувством и резко отвернулся в сторону.

Я готова была поклясться, что видела у него на глазах слезы.

— Я с первых лет жизни дочери заметил, что она очень музыкальна и артистична. Я всегда поддерживал этот дар в ней, делал все, чтобы он развивался. Музыкальную комнату в Ракесли я сделал специально для Берты. Марион ненавидит эту комнату и все, что выходит за рамки ее понимания о мироустройстве. Берта же в силу своей природной интуиции и тонкости натуры, разумеется, чувствует, что я несчастен, и так трогательно заботится обо мне… Она очень нежный ребенок. Марион, без сомнения, любит Берту по-своему, выказывает, как может, ей свою любовь — устраивает всякие детские праздники, приглашает гостей, заваливает дорогими подарками. Но в глубине души дочь чувствует в матери то, на что и я сам однажды натолкнулся и был потрясен, — почти нечеловеческую холодность… какой-то непостижимый талант переводить все человеческие отношения в плоскость трезвого расчета, точного, математически выверенного. Она поражает своей способностью манипулировать жизнями людей, которые входят с ней в контакт, с целью извлечь из них максимальную пользу для себя. Благодаря своей внешности — а она действительно очень красива, — умению одеваться, она с легкостью получает то, чего хочет. Именно поэтому я и не могу развестись. Я не могу оставить своего ребенка этой женщине. Марион со своей ледяной холодностью без всяких усилий сломает Берту, это нежное создание, как однажды смогла сломать и меня, взрослого мужчину.

Потом Ричард рассказал мне и о том, что после рождения ребенка Марион стала отказывать ему в физической близости, а вскоре их физические отношения и вовсе сошли на нет. Их жизнь превратилась в странное стерильное сосуществование, в котором осталась только внешняя форма. Ричард сказал, что он предпочел бы даже, чтобы жена имела какие-нибудь пороки, играла в карты, пила, делала все, что угодно, но при этом проявляла к нему хотя бы каплю понимания и доброты.

— О, Марион — прирожденный политик, — продолжал он. — Когда я только познакомился с ней и полюбил, она ответила мне взаимностью и в течение нескольких месяцев демонстрировала наличие человеческих чувств. Разумеется, леди Уэйлинг, мать Марион, считала, что ее дочь могла бы выловить рыбешку и покрупнее. Возможно, на какое-то время мне удалось пробиться сквозь броню их калькуляций. Но ненадолго. Она была очень красива. Ее красота просто ослепляла, и мужчина мгновенно попадал в ловушку. Она была словно воплощением самой любви. — Ричард нервно рассмеялся.

Я кивнула, внутри у меня все жгло от ревности. Ведь он когда-то любил Марион.

После паузы он снова заговорил:

— Думаю, она временно была очарована артистической стороной моей натуры, моей музыкой, стихами… моей сумасшедшей страстью к ней. Мне показалось тогда, что она полюбила меня, что она хочет меня. Я стал торопить ее со свадьбой. Я и тогда был обеспеченным человеком, а вскоре должен был получить наследство. И мать Марион знала об этом, а потому не стала возражать. Но все это не продержалось долго. А потом… потом я потерял всякие иллюзии насчет моей жены.

Он замолчал, а потом прикрыл ладонью глаза.

— Моя дорогая, — сказал он, — я никогда не говорил с кем-либо о Марион. Я всегда старался придерживаться определенных рамок. Но — сейчас это стало просто невыносимо. За исключением времени, проведенного с моим ребенком, вся остальная моя жизнь давно стала адом. Непонимание породило отчуждение, отчуждение — равнодушие… Знаешь, равнодушие — та же измена, только хуже, гораздо хуже. Оно разрушает человека изнутри. — Он снова рассмеялся и добавил: — В какой-то период времени мне стало казаться, что и я сам превращаюсь в холодного и эгоистичного человека, как Марион. Это заразно, ведь я всегда был другим. Поэтому-то я должен оградить Берту от всего этого. Сейчас я стал брать ее с собой даже в дальние поездки, вывозить за границу на лето. Марион не одобряет наших совместных путешествий. Но я все равно беру Берту с собой. Она в восторге от поездок, наслаждается моим обществом, так же как и я ее. Но любви… дружбы с женщиной… такой, как наша с тобой, я не знал никогда, Роза-Линда. Даже думал, что такого не может быть… пока не встретил тебя.

Я повернулась к нему лицом, а потом вдруг взяла и сама обняла его за плечи, уткнулась лицом ему в плечо.

— О, дорогой, дорогой! — сказала я. — Как тебе было тяжело!

Его рука снова коснулась моих волос, я ощутила тепло его тела.

— У тебя жизнь была потяжелее моей, моя бедная девочка, — вздохнул Ричард. — Что тут скажешь? Ни денег, ни крыши над головой. Ничего. Я так хочу дать тебе то, что в моих силах.

— Мне ничего от тебя не нужно. Мне нужен только ты.