Служанка и виконт - Пэм Розенталь Страница 31

Как и ту молодую женщину, выставленную голой на продажу, пронзившую его смелым взглядом серых глаз.

— Серые глаза? — переспросила Мари-Лор.

— Серые, без малейшего намека на голубое. Как ты понимаешь, это все придумано. Девушка в рассказе, конечно, была миниатюрной, с округлыми небольшими грудями… — Тут он поцеловал у нее каждую из них. — И когда она сердится, а она сердится на него, хотя ей запрещено показывать свое недовольство, она стоит с выпрямленной спиной и высоко вздернутым подбородком. Как видишь, у нее железная воля.

Жозеф отвел глаза. А когда снова заговорил, в его голосе звучала нежность:

— Он подвергает ее суровым испытаниям. Не могу объяснить зачем. Полагаю, чтобы доказать свою власть. Но в конце он становится ее рабом, таким же, как и она.

Мари-Лор скользнула в объятия Жозефа и покрыла короткими поцелуями его грудь. Ее язык игриво касался его соска.

Он сжал ее в объятиях и, повернувшись, оказался лежащим на ней. Она целовала его шею. Он вздохнул, чувствуя, как напрягается его тело. Она изогнулась, открываясь перед ним.

— Я… прочитаю тебе это, — только и успел сказать он, — в другое время…

Его слова заглушил поцелуй, и на эту ночь с беседой на литературные темы было покончено.

Несколько ночей, когда им удавалось держать себя в руках, Жозеф читал ей сочинение. После нескольких неудачных попыток он решил, что им обоим лучше оставить постель и для приличия надеть халаты.

Теперь у нее был собственный халат из нежно-розового бархата с венецианским кружевом на рукавах. Жозеф послал заказ портному в Экс, а через несколько дней Батист съездил туда на тележке с осликом и забрал его. Мари-Лор возражала: «Я ничего не хочу от тебя, кроме… тебя самого». Но он настоял: «Это для меня, а не для тебя. Чтобы мне не надо было расшнуровывать и зашнуровывать тебя каждую ночь». И теперь она приходила к нему в самой красивой одежде, какая у нее когда-либо была. Если Луиза и удивлялась, почему Мари-Лор отправляется к господину по ночам полуодетой, все же не говорила ни слова.

Со смущенной улыбкой Жозеф садился в кресло с рукописью в руках и прокашливался.

Мари-Лор занимала свое обычное место у окна, подбирала под себя голые ноги и, полуоткрыв губы, слушала его рассказ. История возбуждала ее. Султан действительно подверг девушку из гарема жестоким и невероятным испытаниям. И затем, когда Мари-Лор начала задаваться вопросом, что еще сможет он придумать, история приняла неожиданный поворот: государство султана взяли в осаду, правящая династия была свергнута, девушку из гарема спасли и вернули ей законное положение (ибо она оказалась знатной английской дамой) и…

— Ну, история еще не закончена, — сказал Жозеф. — Но дальше вот что должно произойти. Он спасается на корабле, приезжает в Англию и поступает к ней в услужение на самую низшую должность.

— А она жестока к нему?

— Да, пожалуй, некоторое время…

— Не требует ли она, чтобы он снял свой халат и на коленях приполз к ней?

— Я подумал об этом, хотя не знаю, есть ли у него халат…

— Она покупает ему халат.

— Да, конечно!

— Ведь она же хочет, чтобы он выглядел как можно лучше. Потому что ей так нравится, очень нравится смотреть на него.

Мари-Лор откинулась на подушки, пристально наблюдая, как Жозеф поднимается и сбрасывает халат на пол. И на этот раз она испытала такую же восторженную непринужденность и откровенное чувственное удовлетворение, с которыми он смотрел на нее тогда, в ту первую ночь.

Мари-Лор могла бы даже притвориться героиней его рассказа — «знатной английской дамой», которая получила свергнутого султана в свое услужение.

Да, она могла бы притвориться. Хотя ей гораздо легче было бы оставаться собой.

Может быть, только на минуту. Ведь это была всего лишь игра. Она сумеет сыграть роль.

Нерешительно она попробовала короткий властный кивок в его сторону. Он сразу же опустился на колени. Сознание своей власти увлекало, но она старалась не показать ему, как это ей нравится.

Мари-Лор снова кивнула, на этот раз смелее, и он, не поднимаясь с колен, двинулся к ней. В его глазах она видела покорность, губы его чуть приоткрылись. Она развязала пояс своего халата и почувствовала его горячее дыхание на своей груди.

Открыла рот, чтобы отдать еще одно приказание…

О Боже! Оказалось, отдавать приказания не так уж легко. По крайней мере для того, кто к этому не привык.

Улыбка скользнула по его губам.

— И если миледи мне позволит…

Его темная голова очутилась между ее бедер. Она протянула руку, гладя его шею, плечи, мягкие волосы, а его язык ласкал ее.

— Он — ее раб, — сказал Жозеф о своем султане, — такой же, как она — его рабыня.

«Как это на него похоже, — подумала она, — превратить желание в возбуждающую тайну».

Впрочем, об этом она поразмышляет позднее.

Ибо сейчас почти утратила способность думать. Уже не существовало слов, историй — ничего, кроме прерывистого дыхания и ласкающего языка.

Она закрыла глаза.

Ее касался не язык, а маленький мерцающий факел, превращающийся в раскаленное железо.

Жозеф крепко держал ее за бедра, а она дрожала, кричала, извивалась и молила, чтобы это никогда не кончалось.

Для нее не существовало времени. Только это «сейчас».

Сейчас, и словно что-то взорвалось в ней, рассыпавшись на миллион крохотных огней, как рассыпаются звезды в ночном небе над Провансом. Она упала с огромной высоты, пролетая сквозь звенящую темноту.

Сейчас. Если ей не принадлежит вечность, ей принадлежит это «сейчас».

Он поднял голову и целовал ее живот, груди, шею и, наконец, губы.

Он отнес ее на постель. Они лежали обнявшись, и Мари-Лор прижималась к нему всем телом.

Весь мир исчез, остались только они, и история существовала только в эти минуты, в их языке было единственное слово — «сейчас».

Сейчас у нее было все.

И для нее достаточно этого.