По дорогам - Сильвен Прюдом Страница 30

В то утро Мари говорила долго.

Села у окна, спиной к саду. Отпила кофе, словно для разогрева, для храбрости. Я смотрел, как у нее за спиной, в раме окна, тихо колышутся на ветру лавровые листья.

Сначала я съездила к Жану, начала она.

Я не знал, кто такой Жан. Никогда не слышал ни про какого Жана.

Я почувствовал, что она замялась.

Жан – это мой любовник, давний, еще когда я училась в Париже. Тоже с филфака, мы с ним тогда прожили несколько месяцев в его квартирке под самой крышей, возле сада Обсерватуар. А потом ему дали годичную стипендию в Германии. Он уехал, и наш роман кончился. Нам было двадцать лет, мы не могли жить в двух тысячах километров друг от друга. Не тот возраст.

Я видел, что она улыбается, вспоминая тогдашнее расставание, наверно, надрывное, чуть-чуть театральное.

Я этого Жана очень любила. Он мне действительно нравился. Мы были влюблены, я первый раз влюбилась по-настоящему. Мы сказали друг другу, что еще встретимся, что сперва каждый немного поживет своей жизнью. Потом прошли годы, мы оба с кем-то встречались, я узнала, что у него ребенок, у меня тоже родился Агустин. Однажды зазвонил телефон, это было лет шесть-семь назад, мы уже переехали в этот дом. Мы оба были на кухне, что-то готовили, пили вино, Агустину еще не было двух лет, он играл в гостиной. Я сняла трубку, узнала голос Жана. Мари, это ты. Вокруг все было спокойно. Я могу точно сказать, чем пахло на кухне, пахло чипотле, мексиканским копченым перцем, я его только что положила на сковородку, это один из моих любимых запахов, издали доносился лепет Агустина, снаружи уже стемнело.

Мари, это Жан, прости, если помешал, я только хотел узнать, как у тебя дела. Счастлива ли ты. Все ли у тебя хорошо.

У меня на миг закружилась голова. Я замолчала. Мы были там оба, в метре друг от друга. Как сейчас вижу его у конфорок. Вижу, как он слышит мое молчание, поднимает голову, невольно, машинально прислушивается.

Я сказала да. Набрала воздуху и сказала да. Не спросила у Жана, как дела у него. Просто сказала, что я счастлива. Произнесла эти странные слова, по-моему, я их больше ни разу не говорила по телефону, улыбнулась Мари, сказала в присутствии мужчины, с которым жила, который стоял здесь же, совсем рядом, возился у плиты. Мужчины, которого этот вердикт касался в первую голову. У которого вся жизнь немедленно пошла бы под откос, если бы я ответила на вопрос Жана как-то иначе.

Да, я счастлива – и не как иногда говоришь, не взвесив хорошенько каждое слово, немножко легковесно, хотя, сказать по правде, это не те слова, какими разбрасываешься легко, ведь уже когда их произносишь, прекрасно чувствуешь, насколько они обязывают, и в нас немедленно восстает внутренний голос, предостерегает, приказывает: ты хорошо подумала, прежде чем говорить, ты и вправду так считаешь, ты уверена, что не лукавишь?

Жан нажал на отбой, и на кухне повисло молчание. Звонок длился секунд тридцать, от силы минуту. Зато молчание за ним последовало оглушительное.

Это бывший любовник, наконец сказала я. Он стоял примерно там же, где ты сейчас. Продолжал молча резать помидоры на четвертушки и отправлять их в масло. Я рассказала ему про свою студенческую жизнь с Жаном. Как Жан уехал в Германию. Как мы пообещали друг другу однажды встретиться. Я сказала правду: звонок Жана немного выбил меня из колеи. Ждала, как он отреагирует. Он спросил, хочу ли я с ним поговорить. Собираюсь ли уйти. Всерьез спросил, я, наверно, первый и единственный раз видела его нерешительным.