Антистерва - Анна Берсенева Страница 30

У Лолы не было сейчас не то что каких-то неведомых сомнений – у нее вообще не было никаких внятных мыслей. Она словно бы видела себя со стороны, и это не удивляло ее, а лишь вызывало вялое недоумение: неужели это она, и кто – она, и что делает здесь, и если делает что-то не то, то что же должна делать?.. Вряд ли эти смутные мысли можно было считать сомнениями в своих способностях – слишком много в них было безразличия к себе.

Виски оказался таким обжигающе-крепким, что Лола чуть не задохнулась после первого же глотка. Но все-таки допила до дна.

– Ну, что застыла, как Зоя Космодемьянская перед фашистом? – насмешливо спросила Альбина. – Закашляйся, слезки утри. Можешь даже сблевать, я не обижусь. Ты ведь, похоже, водку и то не пьешь? Вот и реагируй соответственно. А без выпивки жить нельзя – сломаешься от напряжения. Тем более ты, я смотрю, вообще ледяная, тебе расслабляться сам бог велел. Только одним глотком надо, это же не компот. Учись, пока есть у кого!

С этими словами она вскинула руку и опустошила свой стакан; видно было, как большой глоток виски вкатился в ее длинное горло. Закусывать Альбина не стала – поставила пустой стакан на низкий столик и взяла второй кий. Удар у нее в самом деле был резкий, и не заметно было, чтобы она примеривалась, прежде чем его сделать. Подчиняясь этому удару, два шара сухо стукнулись друг о друга и с одинаковой стремительностью вкатились в лузы.

– Надо будет тебе кий подобрать, – сказала Альбина. – Свой кий – это святое. Я вот только этим играю, он у меня все равно что рука, даже надежнее. В бильярде вообще все важно: какое сукно, какая резина на бортах. Сам стол две тонны весит, представляешь, на каком основании он должен стоять? У меня под ним мраморная плита, но, говорят, пора поменять. Сейчас их чуть не космическая промышленность делает, и вроде бы из чего-то такого, что лучше мрамора. Я мастера периодически вызываю, он мне горизонталь стола проверяет, зазоры луз. – Она рассказывала все это с видимым удовольствием и смотрела на свой огромный бильярдный стол так, как мать могла бы смотреть на своего во всех отношениях удачного и горячо любимого ребенка. – В общем, много тонкостей. Тебе понравится – ты, по-моему, приметливая. В аэропорту-то как ты, а? – хохотнула Альбина, наверное, вспомнив Лолин короткий рассказ о знакомстве с Романом. – Посидел бы Роман Алексеич в обезьяннике за наркоту, то-то посмеялся бы! Или закрыли бы его по случаю лет на пять, тогда не до смеха стало бы… Что это его, кстати, в Таджикистан понесло, не знаешь? – небрежным тоном поинтересовалась она.

– Понятия не имею.

– Опять партизанку из себя корчишь, – поморщилась Альбина. – Да не бойся ты меня, я твоему Кобольду вообще не конкурент и даже в партнеры не набиваюсь: не та весовая категория. На его высоте бабы не летают! Вон, президент недавно с представителями малого бизнеса встречался, так какие там представители – представительницы одни. По мелочи-то сплошь бабы суетятся, и я в том числе. А если олигархов в Кремль зовут, то бабенки, как ты заметила, ни одной. Только Роман Алексеич и прочие мужики восседают. Хотя что ты могла заметить в своей Азии, – махнула рукой она. – В общем, я со своими фитнес-клубами в калашный ряд не лезу, так что за Кобольда можешь в связи со мной не переживать.

– Я за него вообще не переживаю, – улыбнулась Лола. – Я его совсем не знаю, о чем же мне переживать?

Хоть виски и был противным, но действие его оказалось приятным. Лола почувствовала, как напряжение, в котором она находилась весь этот бесконечный вечер и которое лишь слегка ослабело с появлением Альбины, наконец отпустило ее совершенно.

– Не знаешь – узнаешь, – уверенно сказала Альбина. – Такую женщину, как ты, только дурак из рук выпустит. А Кобольд уж точно не дурак. Он тебе как, нравится хотя бы?

– Нравится?.. – медленно проговорила Лола. – Вряд ли нравится. Но в нем есть что-то неожиданное, и мне с ним поэтому… не скучно.

Сказав это, она тут же вспомнила то главное, что было неожиданным в Романе: его резкое, какое-то непонятное – может быть, просто мужское? – ночное бесстыдство, которое так трудно было угадать за его дневной невозмутимостью. Да просто представить было невозможно, что этот холеный, весь погруженный в житейские мелочи мужчина, подробно и с удовольствием рассказывающий об императорских сервизах, вдруг положит ее руку себе между ног и скажет, что ему это нравится… А он сказал именно так, без стыда, и без стыда сжал ее вздрагивающие пальцы. При одном воспоминании о том, как это было, Лола почувствовала, что внутри у нее, внизу живота, шевельнулось что-то непонятное, прежде неведомое и, пожалуй, приятное.

– Не скучно? Что ж, уже немало. Скука, конечно, есть отдохновение души, но… Это, кстати, кто сказал, не помнишь? – прищурившись, быстро спросила Альбина.

– Пушкин. Но он, кажется, тоже кого-то цитировал.

– Я и говорю, такую бабу Кобольд из рук не выпустит, – усмехнулась та. – Так вот, скука хоть и отдохновение души, но она же и душевная отрава. Постепенно, незаметно, а глядь – и уже все в тебе остыло и застыло. Так что мой тебе мудрый совет: не бросайся тем, что хоть какой-то интерес вызывает. Я в молодости тоже дура духовная была – только тебе Ницше или там Хайдеггер, а не то чтобы бильярд какой-нибудь… А с годами ума-то набралась. Если бильярд кровь будоражит или, к примеру, кругосветное путешествие, то и катай шары, и путешествуй, а про Хайдеггера забудь. И про любовь, кстати, тоже: спокойней жить будет. Или ты принца ждешь? – спросила Альбина, внимательно вглядываясь в Лолины глаза.

– Не жду. И никогда не ждала.

Она чувствовала себя с Альбиной так легко, как никогда не чувствовала с посторонними людьми. Да и не только с посторонними… Даже с папой, который был все равно что она сама, ей не было легко: в нем была слишком ощутима та душевная утонченность и печаль, с которыми легкость общения просто не сочеталась. Впрочем, ей и с самой собою легко не было тоже. С мамой – да, с мамой было совсем легко. Но мама ничего не знала о тех вещах, о которых говорила сейчас Альбина, а они, эти вещи, были Лоле не только понятны, но и необходимы.

– Вот и хорошо, что принца не ждешь. Поэтому бери от Кобольда все, что он тебе может дать. А может он много, не сомневайся. Что тень по личику пробежала? – насмешливо заметила Альбина. – Моральные принципы не позволяют из мужика деньги тянуть? Не волнуйся, не обеднеет. Пусть еще спасибо тебе скажет. Куда ему такую прорву денег девать, одному-то? Он же, чтобы тебе масштаб был понятен, недрами владеет. И правда кобольд, или тролль, или кто там в сказках недрами владел? Говорящая, в общем, фамилия, как в добротной пьесе Островского. И в Таджикистан наверняка по этим делам втихую ездил. Какое-нибудь полезное ископаемое хочет прикарманить, боится, чтоб не опередили. У вас же там, кажется, вся таблица Менделеева в горах зарыта?

– Да, – кивнула Лола. – Папа был геолог, он тоже про таблицу Менделеева говорил. Его во время войны даже на фронт не отпустили, потому что он стратегическое сырье разведывал.

– Значит, хорошо разведал, раз Кобольд заинтересовался. Он рисковать не любит, только наверняка действует. Ну, тебя это интересовать не должно. Какое тебе дело до его дел, ты к нему в секретарши не нанималась! А меня не стесняйся, – вдруг добавила Альбина. – Ты мне понравилась. – И, невесело улыбнувшись, объяснила: – Не с кем же словом перемолвиться. У нас тут бабы все… Ну, про деловых, вроде меня, я вообще не говорю, я и от себя-то дурею, еще мне таких же не хватало! А другие… Если не слишком тупые, то скучные, как манная каша без перца, только и квохчут вокруг своих мужиков. А которые постервознее, поживее, те дуры беспросветные, им, кроме брюликов и Канар, ничего не интересно.