Страсть и судьба - Юджиния Райли

Атланта, штат Джорджия. Сентябрь 1967

В эту ночь Саре Дженнингс в третий раз приснился сон, в котором снова и снова повторялись слова: Элисса… Три дара… Элисса — вот ответ.

Слова бесконечно сменяли друг друга, звуча у нее в голове подобно литании, пророчеству, панихиде. Три дара… Элисса… Элисса — вот ответ. Голос звал ее, умолял следовать за ним. Она не знала, откуда он исходит. Но там был и туман, и дымка, и покой — глубокий, темный и манящий.

А слова все звучали: Элисса — вот ответ.

Прохладным утром в начале сентября Сара проснулась под свист дрозда за окном ее комнаты в нижнем этаже. Сначала она улыбнулась и потянулась. Потом ее пронзила боль, как всегда за эти последние четыре месяца.

Брайан умер. Его свет навсегда исчез из ее жизни. Она забывала о боли только в эти краткие дремотные минуты между сном и пробуждением. При первом движении она ощущала полноту жизни и покой, а потом это чувство уходило, и ее снова охватывала боль.

Она встала, надела стеганый атласный халат и махровые шлепанцы. Наконец-то она начала чувствовать боль от смерти брата; д-р Хоган, ее психотерапевт, сказал ей, что это хороший признак, который приходит на смену полному нервному истощению. Он сказал, что она успешно продвигается по пути к выздоровлению.

Выздоровлению и возвращению в мир, с которым у нее не было ничего общего.

Сара прошла в кухню через холл, где висели ее картины, писаные маслом, — мягкие красочные пятна в стиле импрессионистов, в основном — виды холмов вокруг Атланты и старинные здания в исторической части города. Живопись Сары пользовалась спросом, — как это ни странно, ведь ее романтический стиль был совершенно немодным анахронизмом. Она порой думала, что ее творчество — одинокий голос прошлого, мира изящества и элегантности в море абстрактного экспрессионизма.

Но с уходом Брайана пересох и этот источник созидания. Она не прикасалась к кистям с тех пор, как узнала о его смерти.

А теперь три ночи подряд ей снится этот странный сон. Что означает это непонятное, загадочное сообщение? Элисса… Три дара… Элисса — вот ответ. Как художник, Сара придавала большое значение символам. Что могут означать «три дара»? Свет, мрак и тень? Солнце, Луну и Землю? Троицу?

Она грустно улыбнулась. Д-р Хоган, узнав об этом сне, непременно устроит день памяти Юнга.

Интересно, не может ли этот сон быть чем-то вроде послания от Брайана? Она вздохнула. По крайней мере, сон этот не так невыносим, как кошмары, долго преследовавшие ее, — мучительные сцены, когда она слышала крики Брайана о помощи. Каждый раз крики были ужасающе реальны; каждый раз Сара обнаруживала, что привязана к креслу, заперта в темной комнате и никак не может прийти к нему на помощь. Она просыпалась, задыхаясь, вся в поту, боль сжимала сердце как тиски. Эти сны и привели ее к нервному истощению, вспомнив о них, она содрогнулась.

В кухне Сара налила в кофеварку воды, положила кофе и включила ее. Во сне говорится об ответах, а Сара Дженнингс — молодая женщина, которой страшно нужны ответы именно теперь. Она живет в мире, где чувствует себя неуместной — XX век с его технологиями и войнами, шумом и беспокойством. Ей всегда было не по себе в этом веке даже до наступления суматошных 60-х годов. Ни живопись, ни литература, ни музыка этого времени ей, как правило, не нравились. Ее живопись, ее вкусы и склад ума были ориентированы на более ранние, более романтические годы. А со смертью Брайана это чувство собственной неуместности возросло еще больше.

Нехотя она включила черно-белый телевизор. Тут же в утренних новостях показали, как во Вьетнаме несут к вертолету умирающих солдат.

Сара покачнулась, как от удара, и схватилась за край стола. О, Брайан! Дорогой мой, милый мой дурачок! Как я любила тебя! Почему ты был таким самовольным? Почему не послушал меня? Тебя нет больше в этом мире, и все твои дарования исчезли навсегда.

Сара налила кофе, взяла чашку дрожащей рукой и начала пить его маленькими глотками. Доктор Хоган убеждал ее, что горе — долгий процесс, что его нужно пережить, что его нельзя выключить, укоротить, ускорить, сделав короткое замыкание. Сара понимала, что нервное истощение было своего рода анестезией, что она полностью выключилась из жизни. И теперь нужно заново научиться ощущать боль, так же, как она ощущает на языке острый вкус кофе.

По крайней мере, боль — доказательство, что она, Сара, еще жива.

Только ей очень, очень больно! Больно сознавать, что ее любимый брат Брайан, скрипач с задатками первоклассного музыканта, бессмысленно убит среди рисового поля во Вьетнаме, и все потому, что безрассудно взял и поехал с друзьями в велосипедное путешествие по Европе, вместо того, чтобы поступать в колледж, как предполагалось. Ему было всего восемнадцать лет, когда его призвали в армию. Какая потеря!

У входной двери раздался звонок, прервав мучительные размышления Сары. Откинув светлые волосы, доходящие до плеч, она пошла открывать. На крыльце старинного перестроенного особняка стоял пожилой почтальон. Сару овеял прохладный утренний бриз, принеся запах жасмина.

— Доброе утро, м-р Мак-Эллистер, — сказала она.

— Доброе утро, Сара, — улыбаясь, он подал ей письмо. — Заказное.

Сара протянула руку за конвертом, еще не зная, что вскоре ее жизнь изменится навсегда.