Женщина-зима - Алина Знаменская Страница 3

— Тебе не нравится мой пеньюар? Я не сама его выбирала, ты же знаешь. Мама из Германии прислала.

— Я помню, что это подарок из Германии. А почему мне должно не нравиться? Нравится. Главное, чтобы никому, кроме меня, больше не понравилось. Поняла?

Павел приблизил к ней лицо, она отчетливо увидела знакомое выражение его водянистых глаз. В затылке похолодело. Но она постаралась не выдать свое состояние. Ответила как ни в чем не бывало:

— По-твоему, я в этом пеньюаре по улице пойду?

— Только попробуй…

Губы Павла вытянулись в узкую полоску, его улыбка заставила ее отвернуться.

Ирма убрала окровавленную рубашку деверя с постели. Случайно натолкнулась взглядом на отражение Павла в зеркале. Он, словно хищник, все так же наблюдал за ней. Она не знала, что говорить, куда себя деть. Ей только безумно хотелось, чтобы он поскорее ушел.

Она вошла в ванную и включила воду. Умылась, слушая, как по лестнице спускается муж. Посмотрела на себя в зеркало. А она ведь избегает смотреться в зеркало! Давно ли? Это открытие напугало ее. Она постаралась переключиться на мысли о дочке, но думалось другое. Когда же это произошло? Ведь там, в прошлой своей жизни, Ирма подолгу могла смотреть в зеркало, искать в нем приметы красоты, в которой ее исподволь убеждали окружающие. Лет до пятнадцати она ощущала себя нескладухой, состоящей сплошь из острых углов. Отец звал ее колоском — то ли за цвет волос, то ли за неимоверную худобу. А потом что-то в ней изменилось, причем довольно быстро, за одно лето. Мать говорила, что Ирма расцвела. Соседки, стремясь угодить матери, называли Ирму красавицей. Мальчишки при ней стали вести себя не так, как обычно. Вечерами на лавочке каждый старался сесть поближе, угостить чем-нибудь. В то время она и полюбила смотреть в зеркало. Она искала в нем приметы той самой красоты, о которой твердили окружающие. И — находила. На узком ее лице, не тронутом веснушками, ровно вырисовывался тонкий нос — без горбинки, без курносинки. Глубоко посаженные глаза красиво гнездились под ровными дугами бровей — как у певицы Валерии. Вся былая угловатость и худоба вдруг обернулись хрупкостью и нежной грациозностью. Ей стали поручать роль ведущей на школьных вечерах, а в 11-м классе даже довелось поучаствовать в конкурсе «Мисс Губерния», где она стала третьей среди красавиц. Дядька из жюри потом объяснил ей, что она не стала первой только потому, что у нее не славянский тип красоты.

Конечно, не славянский. Они же немцы. Поволжские немцы, которые с незапамятных времен жили в России. После перестройки многие из них дружно потянулись на историческую родину…

Умывшись, Ирма вернулась в спальню. Павла там уже не было. Она сняла пеньюар и убрала в шкаф. Мать и сестры выбрали такой красивый, чтобы ее порадовать. Они всегда присылали ей очень красивые вещи, полагая, что она будет их носить. Они ничего не знали о ее жизни.

Ирма натянула спортивные брюки и футболку. Спустилась вниз, на кухню. Газовая плита уже была заставлена кастрюлями и сковородками. Свекровь стояла на боевом посту — раскатывала тесто.

— Доброе утро, — бросила Ирма, наливая чай из огромного эмалированного чайника.

— Как же! Доброе! — скривилась свекровь, ловко орудуя скалкой. — Всю ночь печенка мучила. Мочи нет как болела…

— Давайте я раскатаю… — Ирма жалобы свекрови поняла по-своему. Но та и бровью не повела на предложение помощи. Работа на кухне не доверялась никому. Тем более — Ирме.

Свекровь раскатывала тесто с самым серьезным выражением лица.

— Игорь, кажется, загрипповал. Надо бы ему завтрак собрать, — доложила Ирма, с интересом ожидая, сработает ли план Павла. Ведь свекровь могла пойти проведать сына, принести лекарство, заставить его измерить температуру.

На Павел хорошо знал свою мать.

— Я соберу, а ты отнеси. А потом и в аптеку сходи, купи «Антигриппину».

План Павла срабатывал. Мать не войдет в комнату Игоря, Не станет она рисковать подцепить опасный вирус, когда дома полно менее важных домочадцев.

Ирма пила чай и наблюдала за свекровью. Та набросала на тарелку пирожков, крупно нарезала колбасы, сыра. Налила большую кружку чая и поставила все это на поднос. Оглядев результат своих усилий, она отвернулась и забыла о нем. Свекровь знала, что указание будет исполнено в точности, и не собиралась на больного сына тратить ни грамма своей души. Да и была ли у свекрови душа? Ирма в этом сильно сомневалась. За пять лет, проведенных в этом доме, она так и не привыкла к отношениям, царящим здесь. К порядкам приспособилась, а к отношениям — нет. Семья Гуськовых держалась единым клубком. Женились, приводили жен и мужей в дом. Никто не отделялся, никто не уезжал в город. Сначала, когда свекор был жив, он стоял во главе клана — распределял средства, руководил делами. Когда свекор умер, его место занял Павел. Он вел бизнес семьи, хотя Ирма не могла сказать, в чем именно заключался этот бизнес. Однако деньги в семье всегда водились, и, что бы ни случалось, жизненные передряги касались или всех, или никого. Например, когда у сестры Павла, Людмилы, умер муж, оставив двоих сирот, ни на детях, ни на самой Людмиле потеря кормильца не отразилась. Оба ребенка учились теперь в платных колледжах, и платил за них Павел из общего бюджета. Несмотря на такую сплоченность, в семье не было тепла. И далеко не дружбой определялись ее устои. Попав сюда и усвоив новый для себя порядок, Ирма поняла: центром дома является кухня, где верховодит свекровь.

Макаровна готовила еду с неизменно мрачным, неприступным выражением лица, и поначалу это выражение Ирма принимала на собственный счет, терялась и кидалась на помощь. Потом поняла — так поступать не следует, свекровь не терпит вмешательства в свои дела. Она всегда единолично решала, что готовить и как. На плите обычно стояли большие кастрюли с едой, на столе — блюдо с пирожками, в углу разделочного стола обязательно присутствовал огромный термос с горячим чаем. В течение дня здесь постоянно кто-то обедал, пил чай. Причем часто никого из них Ирма не знала.

«Это люди Павла», — объясняла свекровь с важностью и, как капитан корабля у штурвала, стояла у плиты с половником наперевес.

Пока Ирма пила чай, через коридор две ее золовки, уже полностью одетые, протащили несколько огромных клетчатых сумок. Во дворе их ждала машина, чтобы отвезти в райцентр, на рынок. За рулем сидел муж Лидии, Иван. Ирма видела, как он вышел из машины и стал неторопливо прохаживаться возле нее, сбивая ногой наледь с колес. Золовки перетаскивали свои сумки с такими же хмурыми лицами, с каким свекровь готовила борщ. Иван прекрасно знал, чем сейчас занята его жена, но не торопился на помощь. У каждого в этой семье своя роль. И все же Ирма вскочила и подбежала к Лидии:

— Давай помогу.

— Ногти поломаешь, — с лестницы бросила Людмила, старшая. Она была острее на язык, чем ее сестра.

Лидия молча протащила мимо Ирмы две громадные сумки, пихнула ногой дверь. Ирма не смогла отделаться от всегдашнего ощущения, будто в чем-то виновата перед золовками. Будто она сама не захотела стоять на рынке, будто у нее действительно была свобода выбора.