Анжелика. Тени и свет Парижа - Анн Голон Страница 3

Битва за Новый мост была ужасной. Она длилась несколько месяцев. Весельчак выиграл потому, что его люди заняли все подступы к мосту. В ветхие плоскодонки, доживавшие свой век у пролетов или свай моста, Николя рассадил нищих, которые, притворяясь спящими, на самом деле оказывались бдительными часовыми. Вознаграждением за разумную стратегию стала долгожданная победа, после которой все проходимцы столицы признали, что Новый мост принадлежит Весельчаку.

Новый мост никогда не был обычным мостом и никогда им не станет, ведь, отдавая приказ о его строительстве, Генрих IV хотел, чтобы через оба рукава Сены можно было переправиться напрямую, не спускаясь на остров Сите [4].

Вот почему на мосту было запрещено строить дома. В то же время выступающие части моста были обустроены так, что на них можно было расположить лавки торговцев и подмостки комедиантов. С обеих сторон от проезжей части находились каменные тротуары, позволявшие пешеходам ловко уклоняться от карет и быстрых тележек. В жизни города Новый мост стал скорее не местом переправы, а местом встречи. Именно здесь встречались два берега Сены, встречалось все, что только можно увидеть в Париже.

* * *

У Анжелики, скучавшей в Нельской башне, пока Николя отправлялся на разбойничьи вылазки, вошло в привычку спускаться в большой зал, расположенный на первом этаже.

Здесь собирались сообщники Весельчака и толпа всяческого отребья, пришедшая на поклон к главарю разбойничьей шайки. Каждый вечер эта грязная и шумная публика под крики мальчишек, громкие звуки отрыжки, сквернословие и брань кутила под сводами зала, и звон оловянных кубков смешивался с невыносимым запахом ветхого тряпья и вина.

На этом сборище встречались все яркие образчики бандитов. Главарь бдительно следил, чтобы в его владениях всегда водились откупоренные бочонки с вином и на вертеле жарилось мясо. Такая щедрость подкупала самых отъявленных сорвиголов.

Именно поэтому, когда шел дождь и дул ветер, а улицы становились пустынными, когда дворянин пренебрегал театром, а мещанин не шел в трактир, что мог придумать проголодавшийся «пройдоха», как не отправиться к Весельчаку «поплотнее набить брюхо»?

Деревянный Зад восседал прямо на столе, взирая на окружающих с высокомерием доверенного лица главаря банды и мрачным видом непризнанного философа. Его давний приятель Баркароль прыгал от одного знакомого к другому, изрядно раздражая картежников. Крысобой продавал «дичь» проголодавшимся старушенциям, Тибо-Музыкант вертел ручку своего музыкального инструмента, бросая насмешливые взгляды сквозь прорехи соломенной шляпы, в то время как Лино, его юный спутник, мальчишка с ангельскими глазами, бил в медные тарелки. Мамаша и папаша Тру-ля-ля пускались в пляс, и их причудливые огромные тени, рожденные отблесками огня, дотягивались до самого потолка. Эта парочка нищих, шутил Баркароль, имела на двоих всего один глаз и три зуба. Папаша Тру-ля-ля был слепым и пиликал на какой-то коробке с двумя натянутыми струнами, которую он называл скрипкой. Мамаша — одноглазая, толстая, с густой, похожей на серую паклю шевелюрой, постоянно выбивавшейся из-под грязного тряпичного тюрбана, щелкала кастаньетами и притоптывала распухшими ногами, укутанными в несколько слоев чулок.

Баркароль говаривал, что, должно быть, она была испанкой… когда-то. От тех времен остались лишь кастаньеты.

В ближайшее окружение Весельчака входили также всегда задыхавшийся бывший скороход Легкая Нога, Табело-Горбун, Хвастун-Срежь-Кошель, вор Осторожный, вечно хнычущий и боязливый, что, однако, ничуть не мешало его участию в самых дерзких ограблениях; Красавчик — из тех, кого принято называть «щупальце», то есть сутенер, и который, одевшись, как принц крови, мог своим видом ввести в заблуждение самого короля; проститутки — вялые, как овцы, или крикливые, как гарпии; а еще бродячие акробаты, впрочем, немногочисленные, потому что в большинстве своем они подчинялись Родогону-Египтянину; лакеи-мошенники, которые, подыскивая себе новое место после того, как их прогнали за воровство со старого, пытались сбыть здесь украденные вещицы. Сбившиеся с пути студенты, навсегда испорченные попрошайничеством, к которому их подтолкнула бедность, приходили сюда, чтобы в обмен на мелкие услуги получить право поиграть в кости с ворами. Знатоков латыни считали важными помощниками, потому что именно они сочиняли законы Великого Кесаря. К таким ученым людям принадлежал и Толстяк, который, переодевшись монахом, заманил в смертельную ловушку Конана Беше.

Мошенники, умело пользовавшиеся человеческим состраданием, мнимые калеки, слепые, хромые — все те, кто днем прикидывались умирающими, вечером занимали насиженные места в Нельской башне. Старые стены, видевшие роскошные оргии королевы Маргариты Бургундской и слышавшие предсмертные хрипы молодых людей, зарезанных после ночи любви с ней, заканчивали свою зловещую службу, приютив худшие отбросы общества. Здесь были и настоящие калеки, слабоумные, юродивые, отвратительные уроды — такие, как Петушиный Гребень: его лоб был обезображен жутким наростом, на который Анжелика даже не могла смотреть. В конце концов, Весельчак прогнал несчастного прочь.

Проклятый мир: дети, не похожие на детей, женщины, отдающиеся мужчинам прямо на соломе, брошенной на каменный пол, старики и старухи с мутными глазами бездомных собак… И тем не менее, вопреки всему, в этой толпе царила атмосфера беззаботности и удовольствия, и она не была фальшивой.

Нищета невыносима лишь тогда, когда она не абсолютна и когда ее есть с чем сравнить. А обитатели Двора чудес не имели ни прошлого, ни будущего, и им не с чем было сравнить настоящее.

Здесь в праздности жирело множество здоровых, но ленивых молодчиков. Голод и холод — для слабаков и для тех, кто к ним привык. Преступление и попрошайничество — вот стоящее дело! Никого не волновало, что будет завтра. Не все ли равно?! Высочайшей ценой за эту неопределенность становилась свобода, право убивать вшей при свете дня, когда вздумается. В любое время может появиться охотник на бедных [5]! Знатные дамы по советам своих духовников могут жертвовать на больницы, приюты… Нищие никогда не переступят порога подобных заведений, если только их не затащат туда насильно. Им не нужен бесплатный суп. Стол Весельчака несравненно лучше — ведь его снабжали из надежных мест верные подручные, которые отслеживали суда на Сене, отирались около колбасных и мясных лавок, нападали на крестьян, направлявшихся на рынок.

* * *

Сначала появление Анжелики в большом зале вызывало мертвую тишину и даже страх. Ее красота, та неспешность, с которой она проходила и садилась к столу, ни на кого не глядя, никого не приветствуя, ставили в тупик присутствующих, отличавшихся особой подозрительностью, привыкших к опасности и соблюдавших свои обычаи.