Фаворит Марии Медичи - Татьяна Яшина Страница 3

Бабушка протягивала ему пистолет – великолепный, с дорогим колесцовым замком! Пистолет выглядел ровесником бабушки, и Арман подумал, что скорее всего так оно и есть.

– Этот пистолет моего мужа, твоего деда. Когда он умер, я отдала сыновьям все, чем владела – кроме этого пистолета. Я носила его с собой, а ночью он лежал у меня под подушкой – и когда к замку подступала армия гугенотов из Ла-Рошели, и когда в округе бесчинствовали испанцы из Католической Лиги, и когда разбойники сожгли Куссе-ле-Буа.

Вопрос о Манон застрял у мальчика в горле, но бабушка, кажется, прочла невысказанные слова в его глазах и вместо ответа легонько стукнула его в лоб увесистой рукоятью.

– Владей. Теперь у меня нет ничего. Можно и на тот свет отправляться.

– Бабушка! – Арман бросился ей на шею – в первый раз в жизни. И разрыдался, конечно.

– Ступай, ступай. Не поминай лихом. Ступай, я сказала! – она стукнула палкой в пол. – Хоть на том свете не придется мне смотреть на твои сопли.

Пистолет, конечно, отобрали. И отдали на хранение Дебурне. А как бы он сейчас пригодился – карета опять подскочила на особенно глубоком ухабе, и мальчик подумал, что это мог бы быть не ухаб, а поваленное разбойниками дерево. Одно дерево валится спереди кареты, другое – сзади, а из леса выбегают разбойники. Одни убивают кучера, другие успокаивают лошадей, а третьи грабят пассажиров. А потом режут. Как зарезали четверых купцов-гугенотов из Ла-Рошели на прошлое Сретение. Купцы скорее хотели скорее добраться до Пуатье, к губернатору-гугеноту, своему единоверцу, и не стали дожидаться попутчиков. Их и нашли – разбитый возок с содранным кожаным верхом, разбросанные вокруг искромсанные трупы, лишенные одежды.

Если б у него в руках был пистолет, он мог бы одним выстрелом сразить разбойника и убежать с дороги в лес, а там забраться на дерево – он хорошо лазает по деревьям, куда лучше Альфонса, хотя тот на три года старше. И учится в Сорбонне. Представив себе Альфонса в черной мантии и четырехугольной шапочке с кисточкой, карабкающегося на ольху, Арман фыркнул.

– К вечеру, Бог даст, приедем, – ободряюще улыбнулся Дебурне. – Шутка сказать – тридцать лье.

– Это если не будет осадков, – возразил отец Мюло, высовываясь в окно кареты и глядя на небо. – Если пойдет дождь или снег – придется ночевать в Ланкруатре, в трактире. А тучи собираются.

– В «Трех епископах»? – оживился Дебурне. – А что ж, может, оно и к лучшему. Каких там каплунов подают!

– Когда я был там в мае, то подавали там в основном лепешки из желудевой муки, – заметил аббат печально. – Но сейчас могут быть и каплуны – дело к зиме.

По крыше кареты застучали капли – сначала редкие, а потом частые, крупные. Была надежда, что обойдется обильным, но коротким дождем, но она оказалась тщетной – забусил мелкий противный дождичек, из тех что могут идти неделями.

На перекрестке кучер придержал лошадей.

– В Ланкруатр! – не дожидаясь вопроса, закричал отец Мюло, как показалось Арману – с облегчением.

– Ого, кого принесло! – вполголоса заметил аббат, когда они въезжали на просторный двор «Трех епископов» – приземистого здания, словно нахлобучившего на себя второй этаж, чтобы подозрительно смотреть исподлобья на всех жаждущих получить кров и харчи в этой негостеприимной местности.

Два огромных кобеля заходились ревом, натягивая цепи на толстых шеях, дубовые ставни удерживались массивными коваными петлями, а засов на входной двери был толщиной с Армана – при случае этим засовом, наверное, можно было отапливаться неделю – но не эта привычная картина вызвала возглас священника.

В раскрытой двери каретного сарая был виден щегольской экипаж не пуатевинской работы, два рослых лакея в ливреях с разрезными рукавами снимали с запяток расписной сундук, а у них под ногами крутилась маленькая белобрысая девочка в синем плаще с золотой застежкой.

– Мадемуазель, как бы вас поклажей не зашибить, – прокряхтел седой лакей.

– Я слежу, чтобы вы не уронили мою Констанцию, Жак, – строго возразила девочка. – Фарфоровые куклы, знаете ли, очень легко бьются.

– Не волнуйтесь, мадемуазель, у нас осечек не бывает, – сказал второй лакей, помоложе, направляясь спиной вперед в дверь каретника.

– А кучер точно так же говорил, однако колесо соскочило! – торжествующе произнесла девочка.

– До утра починят, – раздался звучный голос, принадлежащий красивой даме в темно-синей мантилье на блестящих каштановых локонах. – Кучер тут ни при чем, это в Пуату такие дороги.

– Позвольте представиться, – учтиво поклонился священник, с восхищением смотря на даму. – Аббат Мюло, каноник из Ришелье. Я сопровождаю в Париж моего воспитанника – Армана дю Плесси, маркиза де Шийу.

– Мадам Александра де Бражелон, – дама сделала такой изящный реверанс, словно находилась на вощеном дворцовом паркете, а не на унавоженном дворе придорожного трактира. – Это мои дочери – мадемуазель Мари де Бражелон и мадемуазель Барбара де Бражелон, – она кивнула на толстую, как пышка, девчушку лет трех на руках у еще более дородной нянюшки. – Мы следуем из Парижа в женский монастырь Фонтевро.

– Я слышал, у вас сломалась карета? – спросил аббат, вслед за мадам де Бражелон заходя внутрь – в большом зале пылал камин, слуга разбрасывал по полу свежую солому, а из кухни раздавалось шкворчание и тянуло чем-то вкусным.

Арман почувствовал, что ужасно хочет есть – это на миг даже отвлекло его от белобрысой мадемуазель Мари.

– Я ужасно хочу есть! – сообщила ему девочка, оказываясь рядом и смотря на него снизу вверх. – Я Мари де Бражелон, если вы не запомнили с первого раза.

– А я – Арман дю Плесси, – обрадовался мальчик.

– И маркиз де Шийу? – уточнила девочка, подходя к каминной решетке, где гудело пламя.

– Я еще не привык, что меня так называют, – смутился мальчик. – Это для школы. Точнее, для Наваррского коллежа.

– Наваррский коллеж? – Арман почувствовал, как дама разглядывает его с головы до ног. – Из Пуату – в Наваррский коллеж?

– Из сеньории Ришелье, – еще раз поклонился аббат. – Арман – сын покойного прево Франсуа дю Плесси де Ришелье. Младший сын, – после последнего уточнения отца Мюло интерес дамы стремительно улетучился.

– Я ужасно замерзла и ужасно растряслась на ваших колдобинах, – сообщила девочка, потянув его за руку и усаживая рядом с собой на скамью перед камином, спиной к столу, где трактирщица и помогающий ей Дебурне сервировали ужин. – Но могу вас утешить – после Блуа дорога начнется вполне приличная.

– Конечно, мадемуазель, – охотно согласился он и подумал, что ни у одной девочки не видел таких прозрачно-голубых глаз.

– А сколько вам лет? – Мари расстегнула золотую пряжку и распахнула плащ – платье на ней было тоже темно-синее и шелковое – вынула из вышитого поясного кошеля маленький костяной веер и принялась им обмахиваться.