Турецкий горошек - Д. Л. Нельсон Страница 29

На шторах из натурального бежевого хлопка темнеют маленькие коричневые шарики; подобные ткани уже много лет рекламируются на задней обложке «Янки Мэгэзин».

Доктор располагает экран сонара так, чтобы мы все могли видеть его. Я чихаю, и мой ребенок приходит в движение, потом успокаивается. Его ручонка пытается найти рот. Когда он родится, я помогу ему.

Меня вдруг захлестывает огромная волна любви к моему ребенку. Я тихо плачу. Соленые слезы пощипывают мою слегка потрескавшуюся кожу.

Теперь, увидев ребенка, я понимаю, что уже не смогу отказаться от него, разве только в случае серьезного врожденного порока. Я веду себя как малодушный агностик. В тяжелой ситуации я всегда настраиваюсь на связь с Богом. «О Господи, пусть мой ребенок будет нормальным». Я забываю о моем полном мочевом пузыре, о соседях, о волосках над губой Дейдры Бронк. Вернее, почти забываю.

Доктор Чарльз откашливается.

– Ха. Я сказал бы, что вашей крошке уже около трех месяцев. Это означает, что мы сможем взять пробу амниотической жидкости примерно в середине января, самое позднее в феврале. По-моему, я знаю, какого пола будет ребенок. А вы хотите узнать?

– Можно я подумаю на этот счет? – спрашиваю я.

– Разумеется, – говорит он. Медсестра берет у меня кровь для других анализов. Я еще несколько раз чихаю.

– У вас ужасная простуда, – говорит он, сунув мне в рот градусник. – Я рекомендую вам постельный режим, но не принимайте никаких лекарств.

Я оделась, но меня всю трясет. Хорошо, что Питер пришел со мной. Когда мы идем к моей машине, он поддерживает меня под руку и усаживает на место пассажира.

Снег изменился. Он стал более густым. Как-то я читала статью, в которой говорилось, что у эскимосов есть множество слов для описания разных видов снега, и не могла понять, почему у нас всего одно. Я не знаю, к примеру, как эскимосы называют раскисающий на дороге снег. Машина перед нами виляет, пока ее шины не сцепляются с гудронированным дорожным покрытием.

– Поедем ко мне домой, – говорит Питер. Он не спрашивает, хочу ли я этого. Я хочу.

Я лежу в кровати Питера. Он называет ее нашей кроватью. Лоскутное одеяло укутывает меня до самого подбородка. Меня приятно обволакивает тепло подогретых электрогрелкой простыней. Я чихаю.

За окном началась настоящая метель, а завывающий северо-восточный ветер так разошелся, что дрожат даже оконные рамы. Согласно метеосводкам, эта дневная вьюга сменила утренний снежок. Она загнала его в море.

Приходит Питер с подносом. Он привязал бантик на бутылочку и вставил в нее свечку. Я присаживаясь на кровати, подсунув под спину подушки.

– Какао с гренками, поджаренными в молоке с яйцом. – Он ставит поднос мне на колени. Он размешивает сливки в какао, создавая спиральный круговорот. Рядом стоит кувшинчик с подогретым кленовым сиропом. Мерцает огонек свечи.

Мой любимый краснеет. Должно быть, именно так он краснел и в детстве.

– Я люблю тебя, – еле слышно произносит он.

На душе у меня так же сладко, как во рту, где тает политый сиропом гренок. Лужица растопленного масла с коричной крошкой растекается по кусочку хлеба, угрожая пролиться. Я спасаю положение, отправляя в рот и этот последний кусочек.

Я звоню Клер, моей секретарше, и передаю ей поручения для Тины Мастерс. Клер знает, где взять материалы для экзаменов, которые я уже подготовила.

Питер старательно лечит меня, и через три дня я уже готова приступить к работе.

Я собираюсь отправиться в колледж в последний день перед началом рождественских каникул. Мне надо еще принять два экзамена и собрать кучу тестов и контрольных работ.

Дома я прослушиваю автоответчик, и голос Тины сообщает мне, что она проверила все тесты с односложными и вариантными ответами на экзаменах, которые провела в мое отсутствие. Значит, мне остается проверить только рефераты.

Другое ее сообщение гласит:

– Да, забыла сказать. Мне понравилась идея отсаживания маргинальных двоечников от отличников.

Она делала все это машинально. Я набираю ее номер и сообщаю ее автоответчику, что она лучший ассистент, с которым мне приходилось работать, и что я приду завтра утром.

Когда я вхожу в учебное здание колледжа. Тина ждет у входа в Буфик, решив с ходу перехватить меня. В Буфике продают напитки, бутерброды и разнообразные готовые закуски. Этот буфет находится в центре Лоуэллского зала, к которому примыкает большинство учебных аудиторий и лабораторий.

Тина приплясывает на месте, словно девчонка.

– До меня дошли ужасные слухи, – говорит она.

Она пристраивается за мной в очередь, чтобы купить завтрак. Поставив горячий шоколад на свой поднос, я чувствую себя добродетельной, отказавшись от кофе. Хотя честнее было бы сказать, что пить кофе в нашем буфете – все равно что посасывать кофейные зерна. Во всем Бостоне не хватит сахара и сливок, чтобы уменьшить его противный вкус.

В одном конце Буфика возле больших окон зеленеет множество комнатных растений. Некоторые деревца даже украшены серебряными шарами. Рядом с ними стоят прямоугольные столы, за которыми обычно питаются преподаватели и сотрудники колледжа, но Тина дает понять, что нам лучше устроиться в другом месте. Мы проходим мимо наших коллег и группы студентов, которые пьют кофе из бумажных стаканчиков. Одни разговаривают. Другие уткнулись в книги или общие тетради с корешком, скрепленным спиралью. Никто не обращает на нас внимания.

Я следую за Тиной. Ее волосы по-новому заплетены в тугие косички; на прошлой неделе, когда я видела ее в последний раз, у нее была другая прическа. На концах ее кос болтаются деревянные шарики, и они свободно покачиваются, иногда тихо постукивая друг о друга.

Мы выбираем круглый столик в самом дальнем углу. Ближайшие студенты, компания из четырех человек, играют в карты. Воздух в Буфике насыщен запахами кофе и влажной шерсти. Вероятно, доктор прав относительно трехмесячного срока, потому что эти запахи уже не вызывают приступов недомогания.

– Для начала сообщу тебе пустячную новость. – Она ставит свою чашку на стол и откладывает пустой поднос на свободный столик. – Клер обручилась. – Тина расплескивает немного кофе и хватает горсть салфеток, чтобы вытереть лужицу.

– Вот черт, – говорю я не о лужице, а о Клер.

Я выругалась, потому что наш молодой женский персонал превращается в психически ненормальных девиц, как только с их кожей соприкасается обручальное колечко с бриллиантом; видимо, причина этого в какой-то таинственной химической реакции. Месяцами они могут обсуждать только свадебные планы с той же внеочередностью, с какой происходит обсуждение главных вопросов на совещаниях высшего уровня. Розовые туфли не того оттенка повергают их в такой же шок, что и теракты. Когда добавляются свадебные кольца, воздействие благородного металла на кожу устраняет ранее нанесенные повреждения и их разговоры вновь становятся нормальными.