Профессионально беременна - Ульяна Гринь Страница 29

Этим утром я проснулась в совершенно убитом настроении. Токсикоз почти прошел, и это не могло не радовать. Зато активизировались все остальные ресурсы организма. Мне постоянно хотелось спать. Спину ломило, грудь пощипывало изнутри, ноги мучились от спазмов. В общем, не знаю, что хорошего в материнстве и почему тысячи женщин так сильно хотят забеременеть.

Я страдала.

Мой муж, почувствовав движение в кровати, протянул руку и обнял меня за талию. Потом скользнул ниже, отодвигая резинку трусиков, но я воспротивилась:

— Нет, Данила, нет! Не сейчас!

— Ну, Е-ева, дава-ай…

— Нет! — буркнула я, вставая. — Меня тошнит и вообще…

— Тебя все время тошнит, — фыркнул он сонно.

— Я беременна, ты не забыл?

Натянув длинный шелковый халат, запахнулась, завязала поясок и обернулась:

— И потом, сегодня у меня гинеколог. Анализы надо сдавать! Тоже не помнишь?

— Помню, — вздохнул Данила. — Костя тебя отвезет и расплатится, и все такое.

— Жалко, что ты не можешь пойти со мной.

Он сел в кровати, свесив ноги, и прищурился:

— Мы можем сделать видеоконференцию! Все-таки в двадцать первом веке живем.

— Ты всерьез полагаешь, что я собираюсь транслировать по видео, как лежу в кресле с ногами враскорячку?!

Рассмеялась, представив себе такую картинку. Потом покачала головой:

— Ладно, пойду попью чаю и съем что-нибудь маленькое и непротивное.

На кухне не было никого. На часах — десять. Ну да, Тома уехала по магазинам, а Елена Николаевна наверняка торчит на своей грядке. У себя в дачном поселке, потому что сын сыном, невестка невесткой и следствие следствием, а летние хозяйственные работы никто не отменял. Поставив греться чайник, я открыла холодильник. В последнее время самым любимым перекусом стали маленькие шарики сыра моцарелла. Как раз на один укус, без ярко выраженного вкуса, свежие и прохладные — сказка для токсикоза. Так меня и застал спустившийся Беркут — за чашкой фруктового чая и сырными шариками.

— Ну как, готова?

— К визиту — готова, — ответила я.

— К анализам?

Я поджала губы. Вот честное слово — я старалась изо всех сил, пока жила в доме Данилы после свадьбы, но никак не могла забыть, что он мне не доверяет. Такое странное ощущение: будто у нас действительно любовь-морковь, медовый месяц (а не улетели мы в свадебное путешествие только потому, что дела требуют присутствия моего олигарха в Питере), а все равно Дамокловым мечом надо мной висит этот тест на отцовство. И Беркут нежен, и вся семья вроде оставила меня в покое… Но дата приближается, все молчат и ждут с нетерпением результата анализа.

А я отчего-то стрессую.

Ну чего мне бояться? Я же прекрасно знаю, что ребенок от Данилы, что даже по срокам ошибиться я не могла — у меня просто не было другого партнера! А все равно где-то в сердце давит тяжелая мохнатая лапа страха — вдруг анализы покажут стопроцентное несовпадение родства?

Нет, Ева, так нельзя. Все пройдет отлично. А пока…

Я подняла взгляд на мужа и сказала с улыбкой:

— Я всегда готова к твоим чертовым анализам. И ты знаешь почему? Потому что это твой ребенок.

— Значит, затраты на свадьбу были не напрасны, — усмехнулся Данила. — Так, золотце, я тут узнал, что ты ходишь к Варвару по утрам. Напрасно. Он к тебе не привыкнет. Эта собака — однолюб.

— Да? Ты так считаешь? Ну тогда, конечно, я немедленно перестану, — издевательски ответила ему и подошла к холодильнику. Достала размороженный со вчера говяжий фарш и повернулась к любимому: — Пошли, я тебе покажу, какой он однолюб.

— Варвар никогда не возьмет у тебя еду, — фыркнул Данила. — Надо было давно усыпить его.

Сорок два дня.

Шесть недель.

Я приходила к собаке каждое утро. Приносила ему фарш, пыталась покормить. Варвар не ел. Он был упрямым, но я еще упрямее. Он уже не лаял. Просто смотрел тусклыми глазами и медленно умирал. Инстинкт выживания в его случае оказался слабее любви. Единственный человек в мире, которого любил огромный черный терьер, бросил его на произвол судьбы навсегда. Теперь у пса не было желания жить без хозяина.

А я не пыталась кормить его насильно. Просто бросала шарики фарша на грязные доски вольера, сидела у решетки, натирая ее руками и оставляя свой запах, разговаривала о своей жизни. Варвар, разумеется, не понимал ни слова. Мне казалось, что он не слушает, что я надоедаю ему, и он ждет того момента, когда я тоже уйду навсегда. На десятый день, оглянувшись после очередного визита, я увидела, как Варвар, пошатываясь встал и подошел к решетке. И с замиранием сердца, не двигаясь, чтобы не спугнуть, смотрела, как он нюхает запах моих рук до самого пола, а потом подбирает шарик фарша. За ним — второй и третий. На большее у собаки не хватило сил, она лизнула воды из миски и снова улеглась.

На одиннадцатый день Варвар съел весь фарш.

На двенадцатый — следил за тем, как я сажусь у решетки и скатываю шарики в ладонях. Я называла его хорошим мальчиком, гадким голодальщиком, вредным говнюком, и пес слушал, расставив уши-рожки в стороны.

На тринадцатый день я принесла сложенную в корзинку с остальными игрушками резиновую утку-пищалку. Дима, который ухаживал за собаками, вошел со мной в секретную коалицию против Варвара и рассказал, что это была самая любимая игрушка терьера. Оставив утку между прутьями решетки, я кидала фарш на пол и иногда сжимала игрушку, чтобы вызвать истошный писк. Варвар не реагировал на утку.

Но на четырнадцатый день та валялась возле будки.