Дни гнева, дни любви - Роксана Гедеон Страница 29

«А особенно в постели», – подумала я насмешливо. Ему же нужна просто кукла какая-то, для того чтобы он облегчал свои самые примитивные потребности. Я заранее жалела женщину которую он для себя найдет. Он был так самонадеян, что утверждал, что я хочу чего-то несбыточного, чего «ни один мужчина дать не может». На его месте я не была бы столь уверенной. Такому скверному любовнику, как он, вообще лучше бы о таких вещах не заикаться. Он лишен такта, воображения, терпения, контроля, догадливости, – он всего лишен! Вдобавок он еще и старомоден. А если еще вспомнить, как он сразу отворачивается и оскорбительно храпит, будто имел дело с проституткой… Да после этого пусть он убирается ко всем чертям, пусть его терпит кто угодно, только не я!

Он закончил – громко, внятно, будто говорил с трибуны Собрания:

– Полагаю, этих оснований достаточно, чтобы я признал правоту своей матери и пришел к выводу, что моя женитьба на вас была ошибкой.

Я покачала головой. Итак, мы дошли до вывода. Прекрасно. Путь был долгий, это правда. По пути он даже обвинил меня в аморальности, назвал чуть ли не куртизанкой. Каков лицемер! Будто я не знала о его связи с Терезой Кабаррюс. Наверняка Клавьер приказал ей расхваливать Франсуа, петь дифирамбы его мужским достоинствам, – не мудрено, что ему с ней легче, чем со мной. Она, вероятно, возвращает ему уверенность, залечивает раны оскорбленного самолюбия. Ну и сказал бы так. Зачем же меня обвинять в распущенности?

Это его трусливое лицемерие так возмутило меня, что я резко встала из-за стола.

– Вы хотите развода? – спросила я прямо. – Я согласна. Я даже согласна больше никогда не видеть вас, начиная с этой минуты.

Я была не в силах продолжать все это и унижаться, пусть даже ради интересов королевы и предстоящего побега королевской семьи. Всему когда-то приходит конец. Если адмирал хочет развестись со мной, пусть по крайней мере видит, что я хочу этого не меньше!

Но почти в тот же миг я заметила, что мое заявление его ошеломило – вероятно, он не ждал такого поворота дела.

– Да, – произнес Франсуа уже менее внятно, – да, я хочу развода, но не немедленного.

– А какого же? – спросила я уже с насмешкой. – После того, что вы тут наговорили, я имела основания считать, что вы глубоко оскорблены и что только такой выход, как немедленный развод, может вас удовлетворить.

– Да, черт побери, я оскорблен, – вскричал он, звякнув бокалом о тарелку. – Но кроме моих интересов существуют еще и государственные соображения.

– Какие же? – спросила я с сарказмом.

– Те, из-за которых я вынужден просить вас кое о чем.

Он замолчал на минуту, и я тоже молчала, глядя на него и злорадно предвкушая, как отвечу отказом на все, что бы он ни попросил.

– Повторяю вам, сударыня, я депутат. Моя карьера еще только начинается. Скоро состоятся новые выборы в Собрание, и я хотел бы принять в них участие.

– А если закон исключит вас из списка возможных кандидатов?

– Все равно, – раздраженно ответил он, – я займу место в морском министерстве, получу какой-то значительный пост. Все равно до того, как это произойдет, я не должен запятнать себя разводом. К сожалению, большинство французов все еще верит в Бога и осуждает тех, кто расторгает брак.

– Вы просите, – медленно сказала я, сделав ударение на втором слове, – чтобы я разрешила вам жить здесь до тех пор и играть роль моего мужа?

Он побагровел.

– Я не собираюсь играть никакой роли.

– Но вы же понимаете, что как мужа я вас воспринимать не согласна. Я не нуждаюсь в вас. Следовательно, остаться здесь вы можете лишь с моего позволения. Не так ли?

– Черт побери! Я надеялся все-таки, что вы не устроите сцену!

– Если ваши надежды не оправдались, сударь, вы можете тотчас покинуть и меня, и этот дом.

Я сказала это, чтобы унизить его, ибо знала, что он не решится на это: слишком много для него значит Собрание и его «карьера». Если бы он был благороден, он воспользовался бы выходом, на который я намекнула, но не стал бы унижаться. Шли минуты, а он не уходил. Волна презрения захлестнула меня.

– Сударь, – сказала я, – мне жаль вас. Только поэтому вы можете остаться в моем доме до тех пор, пока не перестанете нуждаться во мне и в сохранении нынешней благовидной ситуации. Само собой разумеется, что с этой минуты я получаю полную личную свободу. Вы согласны на это?

Франсуа взглянул на меня, и в глазах его полыхнула ярость. Возможно, если бы он ударил меня сейчас, я, ей-Богу, почувствовала бы к нему некоторое уважение. Он не ударил. Он в этот миг почти ненавидел меня, но ни на секунду не забывал о том, что нуждается во мне. Это и казалось мне самым гнусным.

– Надо полагать, мы договорились, сударь.

Я оставила его в столовой, ибо не представляла себе, что мы еще можем сказать друг другу. Отношения наши были выяснены, но окончательного разрыва не произошло, и это меня больше всего тяготило. Со своей стороны я ведь тоже не могла настаивать, ибо понимала, что Франсуа еще может быть чем-то полезен.

Я вышла из дома в ночной сад. Прохладный воздух ударил мне в лицо, оглушил майскими запахами цветущего жасмина. Постояв немного у террасы, я пошла дальше, к глухой калитке, где засыпали мокрые от дождя кусты самшита. Где-то далеко-далеко серебряным ручьем разливалась песня соловья. Феерический свет луны озарял сад… Брызги воды с потревоженных ветвей упали мне на лицо. Я почему-то всхлипнула. Качались перед глазами листья цикламена.

Разговор был закончен. Отношения были выяснены.

Я была несчастна.

3

Мария Антуанетта, полузакрыв глаза, слушала мой рассказ о встрече с Леопольдом II так, будто искренне наслаждалась каждым сказанным мною словом. В руке ее, свесившейся с подлокотника кресла, до сих пор было письмо брата, которое она прочитала по меньшей мере раза три.

Мечта о побеге из Парижа была так близка к осуществлению, что даже меня охватывало какое-то радостное чувство, а о королеве и говорить нечего. Мой рассказ подошел к концу, я замолчала, несколько даже сожалея, что больше мне нечего сказать. Мария Антуанетта порывисто поднялась, лицо ее снова вспыхнуло, и она рассмеялась, обняв меня.

– Моя дорогая, как хорошо, что вы можете понять меня. Скоро закончатся все наши мучения. Мы уедем, теперь уж точно уедем. Мы вырвемся из этого плена, избавимся от унижений, и все это в значительной степени благодаря вам, дитя мое.

– Мадам, вы переоцениваете сделанное мною, – сказала я смущенно, – к тому же впереди столько трудностей. Вы еще даже не получили паспортов.

– Мы все получим, Сюзанна. И все у нас получится. Вот только я теряюсь в догадках: как мне отблагодарить вас?

Я улыбнулась.

– Мне очень приятно оказывать услуги вашему величеству, но не очень приятно говорить вам, что как раз сегодня я намерена просить вас кое о чем.