Грешная жизнь герцога - Лора Ли Гурк Страница 28

– Да, знаю. Вы развлекались в «Мулен Руж» и купались в итальянских фонтанах.

– Причем обнаженным, если помните, – уточнил он, выкладывая на одеяло коробку с шоколадом. – Хотя почему все европейские газеты сочли эту историю исключительно занимательной, за пределами моего понимания.

Пруденс знала почему. Картина, созданная ее воображением – он голый выходит из воды залитого лунным светом фонтана, – была настолько яркой, что у нее перехватило дыхание. За всю жизнь она ни разу не видела живого мужчину без одежды, зато видела картины художников и скульптуры, и нескромное видение заставило ее порозоветь.

Не услышав в ответ никакого замечания, Рис, не отрываясь от своего занятия, взглянул на Пруденс и, увидев, что она покраснела, улыбнулся, совсем как тогда, в опере, словно догадался, о чем она думает.

Пруденс низко наклонилась над одеялом, рассматривая угощение.

– О, шоколад!

Сент-Сайрес не позволил ей отвлечь внимание таким прозрачным способом. Он взял ее за подбородок и заглянул в глаза.

– Сладкое для сладкой, прелестной и мягкосердечной, – промурлыкал он, в ленивой ласке проводя пальцем по ее горячей щеке.

– Я говорила вам, что я не мягкосердечная, – прошептала она.

Он засмеялся каким-то низким, утробным голосом:

– О да, я забыл, что вы суровая, непоколебимая особа. – Отпустив ее, он снова сел и продолжил рыться в корзине.

– Посмотрим, кроме шоколада у нас есть паштет из гусиной печенки, пикули, горчица, копченая лососина, язык, кусок стилтона и еще один чеддера, соленое печенье, сладкое печенье… А вот и бутылка прекрасного кларета.

– Восхитительно, – сказала Пруденс, принимаясь вслед за ним разворачивать свертки и открывать баночки. – Мне всегда хотелось попробовать такую еду, но на жалованье швеи всего этого не купишь.

– Охотно верю. Однако какая жалость, что нет лимонада! – добавил он, качая головой в притворной печали. – Вы его так любите.

– Полагаю, придется обойтись кларетом.

– На этот раз да, но я намерен информировать «Фортнум», что в следующий раз вы хотите найти в корзине их самый кислый лимонад.

Слова о возможности других пикников с ним сделали Пруденс совершенно счастливой.

– Только если он будет теплым, – со смехом напомнила она ему. – Чтобы он был по-настоящему ужасен, он должен быть теплым.

– Хорошо, хорошо. Их самый кислый, самый теплый лимонад. – Он взял бутылку вина и штопор и указал на корзинку: – Там должны быть бокалы. Достаньте их, пожалуйста.

Пруденс повиновалась, достала кроме бокалов еще и тарелочки, потом закрыла крышку корзинки и поставила на нее бокалы. Рис открыл вино, а она, сняв перчатки, принялась резать ветчину, сыр и раскладывать закуски по тарелочкам.

Он отставил бутылку, взял кусочек ветчины, один из бокалов и, опершись на локоть, стал смотреть на раскинувшуюся перед ним картину умиротворенной природы.

– Я забыл, как хорош может быть в Англии апрельский день, – прошептал он.

Пруденс прекратила возиться с едой и тоже стала смотреть на пруд. Обрамленный яркой зеленью только что распустившихся ив и ослепительно желтыми лютиками у воды, он оказался еще красивее, чем на картине, которую написал друг герцога.

– «Быть сегодня в Англии – в этот день апреля!» – процитировала она.

– Вы знаете это стихотворение?

Резкость его голоса заставила Пруденс посмотреть в его сторону, она встретила его удивленный взгляд.

– «В Англии весной», – ответила она. – Роберт Браунинг. Мама читала его мне, когда я была девочкой. Оно до сих пор остается одним из моих любимых стихотворений.

– И моим тоже, хотя если вы спросите меня, почему я люблю его, я затруднюсь ответить. Есть много стихов гораздо сильнее этого. Все, что я смогу сказать, – я часто вспоминал его, когда был далеко от Англии. Как и Браунинг, я жил в Италии, так что, наверное, испытывал сходные чувства.

Пруденс непроизвольно подалась к нему, улыбаясь:

– Или, может быть, вы просто тосковали по дому.

– Тосковал по дому? – Рис склонил голову набок, размышляя. – Вы знаете, – помолчав, произнес он, – пожалуй, тосковал. – Он усмехнулся: – Как странно!

– Странно? – повторила она, удивленная таким определением. – Что в этом странного? Вдалеке от дома каждый начинает тосковать.

– Никогда не думал, что это может произойти со мной. – Теперь он снова смотрел на воду. – Я покинул Англию в двадцать один год, и в этот момент не было молодого человека счастливее, чем я. Отплывая из Дувра, глядя на удаляющийся берег Англии, я испытывал только глубокое чувство облегчения.

– Это похоже на бегство. – Пруденс теперь полулежала, опершись на руку. – Почему? – спросила она, отпив глоток вина. – От чего вы бежали?

– Бежал? Было ли это бегством? Мне казалось, я просто отправился путешествовать, чтобы увидеть мир.

Беззаботность его тона не обманула Пруденс.

– Так от чего вы бежали? – повторила она. Он поднял бокал и осушил его одним глотком.

– От всего, – ответил Рис. – Но главное – от самого себя.

Пруденс смотрела на его профиль, на твердую линию рта. Она знала, за красивой внешностью, рыцарскими манерами и скандальным прошлым кроется много другого.

– Что же заставило вас бежать?

Он саркастически усмехнулся и поставил пустой бокал на крышку корзинки.

– Вы читали статьи, – сказал он и снова наполнил свой бокал. – Я человек без чести, как вы знаете.

– Вы замечательный, – выпалила она и тут же, спохватившись, прикусила язык.

Казалось, ему это замечание тоже пришлось не по вкусу. Нахмурившись, он, потянувшись к ней, полуобнял ее за шею. Их взгляды встретились, и в глубине его зеленых глаз было что-то настораживающее.

– Нет, – сказал он почти со злостью, – во мне, Пруденс, нет ничего замечательного. Ничего.

Она, протестуя, замотала головой, но его пальцы плотнее легли на ее шею, а большим пальцем он прижал ее подбородок, не давая продолжать.

– Я ценю, что вы протестуете. Знаю, в ту ночь, когда мы встретились, вы посчитали меня в некотором роде героем, но вы ошибаетесь. Я тот еще фрукт. В семействе Де Уинтер полно таких. – Оглядывая ее лицо, он еще больше хмурился. – Если у вас есть хоть капля разума, вам следует бежать от меня без оглядки.

Пруденс в смятении смотрела на него, не понимая, как он может с таким пренебрежением говорить о себе. С самого начала он вел себя по отношению к ней в высшей степени уважительно. И потом, он спас Салли. Проработав швеей много лет, Пруденс хорошо знала, насколько беззащитны женщины ее положения перед мужчинами-аристократами. Большинство пэров, оказавшись на месте Сент-Сайреса в безлюдном переулке, только пожали бы плечами и прошли мимо, оставив девушку в руках насильника. Некоторые, возможно, решили бы дождаться своей очереди. Но не таков Сент-Сайрес, он не мог пройти мимо, видя, что женщину домогаются.