Дочь Льва - Лоретта Чейз Страница 28

— Я не имела в виду сейчас, — терпеливо объяснила она.

— Чрезвычайно рад это слышать, — сказал он. — Поскольку я единственный несчастный дьявол в твоем окружении, я, естественно, встревожился. Не то чтобы я не был рад оказать тебе это одолжение, дорогая, но, боюсь, ты меня замучишь до смерти.

Она густо покраснела:

— Я не вас имела в виду.

— Ох. — Вариан отвел взгляд. — Уже легче. Потому что если бы ты имела в виду меня и сейчас… Что ж, мы оба знаем, что бывает, когда ты на что-нибудь решишься, Эсме. Если сегодня днем двадцать сильных мужчин не заставили тебя изменить решение, то как один слабовольный, измученный лорд сможет противоречить тебе ночью?

Она открыла рот, потом закрыла. Кровь отхлынула от щек, она задумалась.

— Вы меня провоцируете. Поэтому отпускаете нескромные шутки.

— Это так.

— Я вовлекла вас в большую сумятицу, — покаянно произнесла она. — Теперь они знают, что я жива, и вы тревожитесь, что Исмал снова пошлет своих людей.

— Среди прочих волнений.

— Мне очень жаль, но что поделаешь, эфенди.

— Я понимаю.

— Вы не должны беспокоиться. Сейчас Исмал не осмелится напасть на нас.

— Нет, конечно, нет. Это будет не то, чего можно ожидать обоснованно. Это будет что-то иррациональное, придет неизвестно откуда, какой-то невообразимый ужас.

— Вы слишком переживаете. У вас на лбу появились складки.

— И волосы седеют, я это прямо чувствую.

— Нет, что вы. — Она подвинулась, освобождая ему побольше места, и похлопала рукой по подушке. — Ложитесь.

Вариан недоуменно смотрел на маленькую ручку.

— Прошу прощения?

— Положите голову, — сказала она. — Я уберу ваши морщины, а заодно и тревоги.

Вариан ощутил толчок дурного предчувствия, но и только. Он действительно был измучен телом и душой. Конечно, всю работу проделала она, но беспомощное стояние рядом с ней подточило силы. В эту ночь ей не грозила опасность с его стороны, и она это знала.

Вариан лег и закрыл глаза. «Только на минутку, — сказал он себе. — Потом нужно будет уйти».

— Я расскажу вам про горы, — тихо сказала она. Холодные руки погладили брови. — Они прекрасны, они достают до небес, где живут орлы, наши родители. — Пальцы начали массировать плечи, и по телу заструились тонкие ручейки удовольствия. — С гор сбегает чистая, холодная вода, она омывает их белые бока и при этом смеется.

В голове тоже стало чисто и прохладно, хотя под ее пальцами возникало тепло и проникало в ноющие мышцы.

— У тебя прекрасные руки, — пробормотал он.

Он почувствовал паузу — не дольше, чем толчок пульса, потом она продолжила разминать его, ударять, поглаживать.

— Вода бежит вниз, на встречу с лесом, — говорила она, — где ветер смеется в вершинах елей и будит певчих птиц.

Голос, похожий на шелест сосен, стихал, удалялся. Тихую музыку создавали только руки; Вариан все глубже проваливался в мягкую, как бархат, темноту, которая обволакивала его радостью и удивительным покоем.

Эсме смотрела, как он спит; колеблющийся свет единственной масляной лампы касался его прекрасно вылепленного лица. Надо погасить лампу, уйти или хотя бы устроить постель в другом углу маленькой комнаты. Сегодня она не сможет лечь рядом с ним. Не посмеет. Одним великодушным поступком он вдребезги разбил все ее защитные барьеры.

Он был ей нужен — хоть она скорее перерезала бы себе горло, чем призналась в этом, — и он пришел. Он встал рядом с ней против половины города, хотя ничем ей не обязан, даже лояльностью. Он стоял и смотрел, как она обрабатываем безобразную рану, хотя это зрелище должно было вызывать отвращение в его чувствительной душе, не привыкшей к грубости, насилию и уродству. Но так у них повелось с самого начала. Ничего другого она ему не показывала.

Не надо было заставлять его проделать с ней этот путь. Он не понимает ее народ. Для него Албания только противоестественная жестокость, а она заставила его все это терпеть.

Эсме посмотрела на свои дрожащие руки. Прекрасные, сказал он. Хотя они коричневые и твердые. Руки, пригодные для работы, для драки. Не прекрасные. И никогда такими не будут.

Что бы он подумал, если бы узнал, зачем она тащит его за собой в Тепелену, к чему подвергает таким трудностям? Если бы догадался, что руки, которые он назвал прекрасными, скоро обагрятся кровью?

Боже милостивый, пусть он никогда не узнает правды! А главное, чтобы этот человек не догадался, как его великодушие поглотило ее сердце и отравило бесстыдными желаниями.

Масляная лампа брызгала и коптила, воздух отяжелел, и гулко билось сердце. Эсме хотела бы спастись бегством — куда-нибудь далеко, где могла бы снова свободно дышать, а с души свалилась бы эта тяжесть.

Ho это было невозможно. И все равно Эсме должна, обязана убежать от влекущей близости его худого тела. Нужно просто встать и перейти через комнату. Она нагнулась, чтобы накрыть его одеялом.

Он пошевелился и вздохнул. Глаза открылись — два темных омута, — и рот изогнулся в сонной улыбке.

— У тебя прекрасные руки, — тихо сказал он. Потом поймал ее дрожащие пальцы и поднес к губам. Он поцеловал костяшки, и у нее оборвалось сердце.

«Нет», — приготовились сказать губы, но она промолчала.

И еще раз — нет, когда он повернул ее руку ладонью вверх, — и снова ни звука. Надо сказать «нет» или признать свой позор; но она уже и так покрыта позором, потому что не может выговорить это простое слово.

Его губы утонули в теплой ладони, и Эсме задержала дыхание, прислушиваясь к чувству острого, как стилет, удовольствия. Он покрывал ее руки легкими, томительными поцелуями, подбираясь к запястью, где бился предательский пульс. Ему хватило мгновения, чтобы прочесть шумящее послание ее сердца. Губы наконец ее отпустили, и звенящие толчки прекратились. Она приказала себе уходить, но настойчивый серебряный взгляд приковал ее к месту.

— Ты мне нужна, — прошептал он, поднял руки и притянул ее к себе.

Маленькое тело упало на него без борьбы, хотя у нее были все причины сопротивляться. Она знала, что он сильный и ловкий. Она также понимала, как одно его прикосновение отправит все эти причины на бойню и разметает их останки по ветру.

Без протеста и борьбы она пошла на бесчестье — тем большее, что ей было известно, что он за человек и чего добивается. Но сердце запрыгало от радости, когда его руки вплелись ей в волосы и притянули к себе.

Она закрыла глаза, и он одарил ее долгим поцелуем, от которого мир вокруг бешено завертелся. Под волосами его пальцы чертили полосы звенящего тепла, отчего мысли разлетались, как искры из горящей печи. К телу прижималось его твердое тело, и в ответ все ее мускулы тянулись к нему, как железо — к огню и наковальне. Язык ластился к губам, и, послушная нежному призыву, Эсме приоткрыла рот.