P.S. Я тебя ненавижу! - Елена Усачева Страница 28

Эля двумя руками надавила на створки дверей, выпала в прохладу кабинета, бросилась в коридор.

— Кто тут?

Краем глаза успела заметить, что Сашка припер Алку к кушетке, блузка на ней расстегнута, и он что-то делает там, под этой блузкой.

Коридор был темен, но Эля нашла свою куртку — она так и лежала сверху, подхватила кроссовки, босиком выскочила на лестничную клетку.

Теперь она знала, как отомстит. И это станет ее настоящей победой. Все так просто! Так очевидно! Наивная Алкина мамочка просто не знает, чем занимается ее дочь. А вот теперь пусть узнает. И не только она. Трижды пожалеет Максимихин о «рисковом» поцелуе. Очень пожалеет.

Ноги несли Элю вперед. Она мчалась по улицам, зачем-то свернула к остановке. Как на заказ подошел нужный автобус. Впрыгнула на подножку. Руки тряслись. От волнения подзнабливало. Хотелось прижаться к кому-то теплому, доброму и понимающему.

Сидеть не получалось. Эля бегала по задней площадке пустого автобуса, глядела в темные окна, словно оттуда могла прийти подсказка — куда идти, что делать.

Мелькнули знакомые крыши конюшни, и все стало на свои места. Она выпала в ночь, как в спасение. Вот куда она стремилась — постоять рядом с Гравером, больше ей ничего и не надо.

Странно, но конюшня была открыта. Уже ничего не боясь и ни о чем не думая, Эля прошла вдоль денников. Около загона с Лёником обнаружилась высокая стройная девушка с длинными светлыми волосами.

— Здесь кто-то есть, — близоруко сощурилась она в темноту.

— Кто?

Миша как всегда был суетно-быстр. Стрельнул взглядом в Элину сторону.

— А ты что здесь делаешь?

И замолчал. Видимо, все можно было прочитать по ее лицу.

— Я к Граверу, — хрипло ответила она и заплакала.

— Седлай, — легко согласился он. — Сейчас проедемся.

Он вывел Лёника, на спине мягкое седло без стремян с высокой деревянной лукой впереди.

Откуда Миша такой понимающий? Почему других таких нет? Захотелось ткнуться ему в грудь лбом, сначала выплакаться, а потом все-все рассказать. Эля даже как будто качнулась вперед, но Миша чуть отстранился, представляя девушку:

— Это Лена. Правда, красивая?

— Ой, да ладно, — смутилась девушка.

Она была красива. Очень. Миша рядом с ней терялся, в этой своей старой рабочей фиолетовой куртке, с бородой, в джинсах с прилипшими конскими волосками. Девушка была не для него, из другого мира. Она не должна была стоять здесь, в этой конюшне, пропахшей навозом, где свет лампочек тускл, где испуганно всхрапывают лошади. Рядом с Мишей должен быть кто-то проще, не с таким взглядом, не с такой улыбкой.

Но всего этого Эля не сказала. Она просто смотрела на Лену и пыталась представить, как они с Мишей целуются. Наверняка, это выглядит так же ужасно, как то, что она успела увидеть в кабинете. С такими же звуками, с теми же причмокиваниями, грязно и пошло. Ярость в душе больше не поднималась. Мише можно было все. А Лене? Ну, пускай будет Лена.

— Мы идем в лес. Ты с нами? Торопись!

Наверное, впервые Эля не перепутала ни седла, ни уздечки. Шептала в удивленные глаза коня свою сумасшедшую историю. Гравер понимал. Дергал головой. Всхрапывал. На секунду прижалась к его теплой крепкой шее. Остальное все стало неважно.

А дальше был осторожный выход за территорию. Миша посадил Лену перед собой, она негромко ойкала, когда Лёник дергался. В темноте белый круп животного виделся размытым призрачным пятном. Тяжелый, непослушный конь легко перешел на рысь и сразу, словно ждал приказа, поскакал, с трудом вскидывая передние ноги, галопом. Он несся наметом, хвост стлался над землей. Гравер с ходу завелся, хоть его и пугали ночные звуки и тени. Он мчался за призраком впереди, жал уши от вскриков девушки. Под топот копыт Эля почувствовала, как боль уходит, становится легче.