Нечаянный роман - Надежда Семенова Страница 27

– И в мыслях не было задеть твои чувства, – сказал отец высоким, почти женским голосом, – я знаю, что все обрушилось на твои плечи, и мамины похороны, и… вторые. И слава богу, что Андрей Григорьевич принимает в нашем горе такое участие. И место на кладбище поближе, и транспорт, и даже гроб. Я живу на валидоле, ты же знаешь, но разве я сказал хоть слово? Дал понять хотя бы жестом? Дочушка, Натальюшка, не сердись на своего слабого, больного отца. Ты все, что у меня осталось…

Слезы потекли по лицу отца обильно, как вода.

– Папа.

Наталья осторожно, тыльной стороной ладони вытерла его лицо, погладила по седым редеющим волосам. Раздражение уступило место глубокой, острой жалости. «Ты все, что у меня осталось», – сказал он.

Наталья обняла отца и заплакала. Она плакала первый раз после маминых похорон, после ужасной новости о Сереже. Она плакала об отце, о Роме, об Асе, о Пилипчуке, о Лали, о Жене. Она плакала о себе и никак не могла остановиться, уносило прочь, смывало жаркими, обильными слезами тяжесть, которая копилась в душе все это время.

– Звонила Женя. – Отец вытер лицо, его и Натальины слезы вперемешку. – Она в Новосибирске, будет через два дня.

Холодная скользкая рука сжала Натальино сердце. Все пропало. Два дня. Тело еще в морге, Женя может успеть на похороны. Она захочет попрощаться с Ромой.

– Она спрашивала, почему умерла мама, – пожаловался отец.

– Что ты сказал? – Слова получались картонными, полыми внутри.

– Правду, – с обидой сказал отец.

– Правду… – безжизненным эхом отозвалась Наталья.

– Кто бы мог подумать, что мы с матерью вырастим гулящую дочь и вместо внука у нас будет чужой ублюдок. Неудивительно, что у мамы не выдержало сердце. Непонятно, как держусь я.

Минуту назад в Натальиных руках плакал слабый, больной, разбитый человек. Теперь перед ней сидел другой человек, с острыми, словно вырезанными из бумаги чертами лица, хищными ноздрями, из которых воинственно торчали темные пучки волос. На шее ходил, вот-вот прорвет тонкую, пергаментную кожу, острый кадык. Лицо отца словно увеличилось в размере, заслонило собой горизонт. Рытвины пор, гора переносицы, холодные озера глаз и красный, ядовитый каньон рта.

– Я сказал, что Рома умер, – сказал отец, – и что похороны были вчера.

Наталья снова почувствовала себя маленькой. Сосульками застыли ноги, в холодные руки перестала поступать кровь.

Четырехлетняя Ната так долго сидела на морозе, что скамейка стала казаться ледяной тарелкой, а она сама – мороженой клюквой.

– Не дрыгайся, – строго сказал папа.

Мимо пронеслась румяная, счастливая Женька, белые фигурные коньки со скрипом резали лед, победной ленточкой развевался красный шарф, надулась колоколом юбка.

Папа заулыбался, захлопал толстыми вязаными варежками. Звук глухо отдался в Натином сердце. Когда Женька вырастет, коньки достанутся ей. Она тоже будет кататься по льду в красивой юбке, а папа будет хлопать. Только, наверное, коньки будут уже старыми и некрасивыми.

Ната осторожно сползла со скамейки, не удержалась на замерзших ногах и под весом тяжелой шубки завалилась в сугроб. Лежать на боку оказалась не так уж и плохо. Даже теплее, чем сидеть. Одно было нехорошо – обзор закрывала скамейка, но если закрыть правый глаз, то можно было увидеть кусок катка. Иногда на нем появлялась Женька. Сестра разгонялась и пыталась сделать ласточку. Ласточка получалась кривая, но Женька не сдавалась.

– Вставай. – Папа наклонился и обеими руками схватил Нату за воротник.

Если бы Наталья была репкой, то получилась бы очень короткая версия сказки. Пришел папа и выдернул.

Папа поставил Нату на ноги, которые тут же прикинулись хрупкими сосульками и подломились.

– Ты что, нарочно падаешь? – спросил папа. Ната попыталась встать, руки тоже притворились сосульками.

Папа ухватил Наталью за воротник и попытался поставить. На этот раз ноги-сосульки подломились в воздухе.

Из папиного рта шумно вырвался пар и капельками осел на Натино лицо. Она закрыла глаза и попыталась не плакать. Раз за разом он ставил Нату на ноги и становился все краснее и краснее.

Пришла Женька. От нее тоже шел пар, но не сердитый, а теплый, как из бани.

– Накаталась? – сердито спросил папа.

Женька растерянно кивнула.

– Сил моих нет, сделай с ней что-нибудь. – Папа надвинул шапку на брови и зашагал прочь.

Женька смотрела папе в спину, пока он не скрылся из виду. На ее бровях медленно таяли крошечные снежинки.

– Женька, – тихо позвала Ната.

– Почему ты падаешь? – шмыгнула носом сестра.

– Ноги замерзли.

Женька заохала, теплой рукой вытерла Натальины слезы, надела на руку свалившуюся варежку. На коньках тонкая Женька казалась выше и гораздо сильнее, она обеими руками обхватила Нату и подсадила на скамейку. Ната помогала сестре изо всех сил.

– Куда пошел папа? – спросила Ната.

– Сейчас, – забормотала Женька, – сейчас мы немножко отдохнем и поедем домой.

– Сами? – засомневалась Ната.

Они никогда не оказывались так далеко от дома одни.

– Конечно, сами, – храбро засмеялась Женька.

Ната согласно кивнула и сделала вид, что не замечает, как дрожат Женькины губы.

Женька переобулась, очистила лезвия от налипшего снега и спрятала коньки в холщовую сумку. Затем она сняла с Натальи валенки и одну за другой растерла ей ноги.

– Можешь стоять? – спросила Женька. – Попрыгай еще.

Наталья послушно запрыгала, едва разводя руки в толстой шубке, ощущая себя плюшевым мишкой и радуясь, что у нее есть старшая сестра.

– Ты знаешь дорогу домой? – спросила Ната, напрыгавшись и почти развеселившись.

Женя нахмурилась.

– Мы ехали на трамвае, – сказала она.

– На каком, на пятом? – спросила Ната. – Или на девятом?

– Помолчи, – сказала Женя, – дай мне вспомнить. И может быть, папа… вернется.

Короткий зимний день стремительно угасал. Темнота за освещенным полем катка стала сгущаться.

Холод из варежек дополз до Наткиного локтя. Еще немного, и он доберется до теплой подмышки, а там – сердце, испугалась она.

– Я знаю, где трамвайная остановка, – выпалила Ната.

Женька спрыгнула со скамейки и обняла сестру за меховые плечи.

– Точно, – сказала Женька, – а там можно у кондуктора спросить, какой трамвай идет до центра.

Она ухватила Нату за руку и зашагала к выходу, оставив за спиной пустынный каток.

Они прошли вдоль стадиона и вышли на оживленную улицу. Женька крепко, до боли сжала Наткину руку.