Бестолковая любовь - Ирина Лобановская Страница 27

Он наклонился к даме с малиновым ртом и нежно заворковал, кокетничая и картинно взмахивая головой. Через три минуты он с торжеством потряс в воздухе ключом:

— Вперед!

Трехместный номер оказался на третьем этаже — роскошный, безупречно чистый, с видом на реку. Пропитанный речной сыростью ветер надувал пузырями тонкие воздушные шторы и баловался с балконной дверью, равномерно раскачивая ее, словно тренируя.

— Жаль, пианино нет, поиграл бы, — вздохнул Николай.

— А ты музыкант? — радостно спросил Потап, тотчас бросил сумку на пол и шлепнулся на ближайшую к нему кровать. Сбросил ботинки и пошевелил пальцами. Один носок оказался дырявым. Могучая шахматистка-разрядница внимания на его носки не обращала. — Вот что ни почитаешь про дворян в девятнадцатом веке — обязательно кто-нибудь у них на пианинке играет, дочка там чья-нибудь. А все вечерами целыми группами собираются ее слушать. Везде и всюду у них так… А почему? Да делать им нечего было — вот и занимали время всяким бренчанием да его слушанием. — Он с удовольствием обвел глазами номер. — Вот такенная комната! Погоди… Ты же говорил: бизнесмен! Это как понимать? Бизнес и музинструмент? Фортепьянки продаешь? Где имение, а где наводнение…

— Сыром пахнет, — оповестил Николай, брезгливо повел носом в сторону Потапа и поморщился. — Иди ноги вымой! А то Мойдодыр по твою душу явится.

— Ладно, это успеется! — бодро отозвался Потап. — Ну вспотел в дороге… С кем не бывает. И капризный же ты! Брат у тебя другой.

— На то он и брат, — философски отозвался Бакейкин-младший. — Но жить тебе здесь придется со мной, а не с ним. С ним уживутся даже демон и самый дикий, отъявленный скинхед. А музыка — средство от немоты, усвоил? Может быть, вся наша немота от неумения писать музыку. И играю я для души. Кстати, почему у тебя, когда ты садишься, ноги над носками видны?

Потап, ни на какую язвительность никогда не реагирующий, ответил ничтоже сумняшеся:

— Это я привлекаю голыми ногами особ женского пола!

Николай насмешливо хмыкнул, критически оглядел Потапа и открыл свой баул, брошенный на пол.

— Только харакири избавит тебя от позора! — вдруг крикнул Потап.

Когда братья оправились от первого шока, Николай осторожно справился:

— Это почему же?

— Ты обманул женщину! — гневно и обличающе вновь выкрикнул Потап.

Бакейкины дружно изумились. Откуда он узнал?

— Когда и какую? — решил на всякий случай уточнить Николай.

Потап плутовато улыбнулся:

— Ну, ты сам отлично знаешь, когда и какую. Неужели ты никогда не обманывал женщин? — Он заговорил вкрадчиво и ехидно. — Наверняка так было — говорил, что занят, нет времени на встречи, что жениться не можешь… А?

— Ну, было, конечно… — немного смущенно признался Николай. — А у тебя разве не было?

Хитрый Потап немного замялся:

— Туды-растуды… И у меня случалось…

— Так в чем же дело?! — обозлился Николай.

— Да ни в чем… Это я так пошутил…

Николай плюнул, взял полотенце и мыльницу и отправился в ванную.

— Отдохнем малость, умоемся и поедем в город, — сказал он на пороге. — Пообедать нужно и начинать поиски. Я кое-что продумал.

Пока он плескался под душем, мурлыкая на свой мотив: «Надо мыться, умываться по утрам и вечерам…», Сева тоже открыл свою сумку, снял ветровку и подошел к окну. Прямо перед ним под белесым туманом, реющим смутной, расплывающейся полосой нежного тюля, разливалась большая, широкая река Клязьма, давно успокоившаяся и присмиревшая после весеннего половодья. Она еще иногда взбрыкивала, и билась, и колотила волнами в берега, пытаясь напомнить о своем недавнем бурном прошлом, снова напугать и вразумить. Никто не обращал внимания. Вымокшие деревья сушили вдоль извилистых берегов яркие желтые листья, свесившиеся длинными девичьими, умышленно небрежно заплетенными косами. Вдали переливались, играя на солнце, и яснели купола церквей, и кресты высились над городком, как знаки высшего расположения Неба.

— Красиво здесь, — пробормотал Сева.

— Ты чего, сюда ради красоты прибыл? — поинтересовался приземленный Потап. — Ты давай думай, что дальше делать будем. Не в окно ведь смотреть! Поедим и поедем. Но куда? Если начать расспрашивать здешних жителей о твоей Катерине, то это номер дохлый. Местные даже не станут с нами общаться.

— Почему? — удивился наивный Сева. — Я и ты — мы самые обычные люди. Получаем немногим больше их.

— Верно! Но у тебя, например, господин хороший, все равно работа — сидеть в теплой квартире за компом и писать, ходить по музеям да говорить об умных вещах, а они — лезут в шахты и живут в избах с сортиром во дворе. Да и вообще… Наши проблемы — не хватает денег, как сделать ремонт в своей московской квартире, и «меня редактор не уважает», а в мире между тем люди голодают, страдают от эпидемий и гибнут в воюющих странах! Где имение, а где наводнение…

— Ты перегнул с патетикой, — пробормотал Сева. — Хотя в чем-то и прав…

— А что это брат у тебя такой хамоватый? На тебя совсем не похож, — сменил тему Потап.

— Воспитание ему дали ужасное, — вздохнул Сева.

Потап вытаращил глаза:

— Секли и есть не давали?

— Да вообще-то я имел в виду другое — родители стлались перед ним половыми ковриками и бросались выполнять каждый его самый абсурдный каприз, не жалея ни сил, ни времени.

— Туды-растуды… — изумился Потап.

Из ванной появился очень довольный Николай.

— Кофейку выпьем? — приветливо сказал Потап.

— Ненавижу! — заорал Николай, помрачнел и рухнул в кресло. — И кофе мне больше не предлагать! Усвоил? Значит, так…