Любви хрустальный колокольчик - Елена Ярилина Страница 27

— Ну? Что я тебе говорила? Давай сначала что-нибудь по ящику посмотрим, наверняка там сейчас что-нибудь путное пустили, а потом уже и суетиться начнем. Я пока еще не в форме, мне надо еще на диванчике поваляться, посмотреть что-то эдакое сердцековырятельное, чтобы слезу прошибло. Ух! Люблю индийские фильмы, плачешь, слушаешь песенки, а через пять минут уже не помнишь ничего, красота! Да не боись ты, что такая дерганая! Все успеем сделать, тут и делать-то нечего, тем более двум таким женщинам, как мы.

Мужчины приехали почти в шесть часов, стол был уже накрыт, и благоухание мяса разносилось по всей кухне. На этот раз я не стала особо мудрствовать и потушила отбивную говядину, предварительно обжаренную в укропном соусе. Мясо оказалось очень кстати, потому как мужчины на завтрак лишь слегка перекусили, а пока собирались да ехали, окончательно проголодались. Чуть позже показались мои молодые жильцы, причем чувствовалось, что это была инициатива Тани, а Саша идти не хотел. Сегодня синяк на Танином лице был виден отчетливее, он потемнел, и тональный крем тут уже не помог. Валера с Сережей, наконец-то разглядев это странное для молодой девушки «украшение», таращили на нее удивленные глаза, но Танюша не обращала на их взгляды ни малейшего внимания, была весела и щебетала, как птичка. Сегодняшнее ее поведение разительно отличалось от вчерашнего, она стала очень любезной, я бы даже сказала, вкрадчиво-любезной. Я вела себя с ней по-прежнему вежливо и спокойно, а про себя думала, что она наверняка рассчитывает расположить меня к себе, чтобы я не выгоняла их из дома. Только зря бедная девочка старается, все ее хитрости шиты белыми нитками: я не самоубийца и вешать их себе на шею не собираюсь.

Сережа тоже заметно оживился после новогодней ночи, вчера он был какой-то заторможенный, все время молчал, а нынче ухаживал за мной, говорил комплименты и целовал руки, мне это было слегка приятно, но не больше. Видимо, он принадлежал к тем людям, которые тушуются в обществе малознакомых людей. Так это на самом деле или нет, я гадать не бралась, его поведение мне было в общем-то безразлично. Удивительно и хорошо было то, что Саша в мою сторону почти не смотрел, чему я тихо радовалась и тоже старалась не смотреть в его сторону. Праздник шел своим чередом, не слишком шумно, но достаточно весело, во всяком случае, Любаша то и дело смеялась. Вдруг по рукам пошла гитара, я очень удивилась, оказывается, ее с собой привез Сережа. Для меня это был очень приятный сюрприз. Голос у Сережи был не сильный, но мягкий, да и пел он с чувством, а играл и вовсе виртуозно, причем чувствовалось, что он это знает и самую малость, но рисуется. Недостаток в данном случае вполне простительный, тем более что репертуар у него был отличный, он пел все то, что я так люблю: Визбора, Окуджаву. Люба слушала со скучливой миной на лице, она любила народные песни, в основном такие, которые можно петь хором за столом. Таня вертела головой и все спрашивала, что это за песни и почему она их раньше никогда не слышала. Я только успела подумать, что из современной молодежи мало кто знает бардовские песни, как Сережа произнес эту фразу вслух. Я была признательна ему за эти слова и улыбнулась благодарно, он взглянул на меня и тоже улыбнулся — смущенно и радостно. Это была уже искренняя, живая улыбка, а не та дежурная вежливость, с которой он поначалу ко мне относился. Тотчас же к нему подошел Саша и попросил у него гитару. Я поняла, что он подметил наши с Сережей переглядывания и улыбки и это разозлило его настолько, что он забрал у Сережи гитару, источник его успеха. Но вот что он будет с ней делать? Я почему-то представить себе не могла, что Саша может петь, но вопреки моим представлениям о нем, он пел, да еще как! Все притихли, слушая его сильный, гибкий, с переливами голос. Я слушала его, а у меня внутри буквально все переворачивалось, словно кто-то властной рукой касался моего сердца, то сжимая, то отпуская его. Саша пел больше часа и Высоцкого, и Визбора, и Окуджаву, и Сухарева, и Никитина, и Кима, и еще кого-то. Закончил он вполне традиционно, песней «Милая моя», смотрел при этом нарочито и вызывающе на меня, стараясь поймать мой взгляд. Я держала себя в руках и потому встретила его взгляд спокойно, даже отрешенно, и все-таки недодержала какой-то момент, чуть раньше, чем надо, отвела глаза, почти сразу опомнившись, посмотрела на него снова. Он уже допел, стоял, опустив гитару, в глазах его сквозь темное упорство пробивалось и вспыхивало огоньками торжество. Господи, мы словно ведем нескончаемый бой! В голове сразу всплыло тютчевское:

И роковое их слиянье,

И… поединок роковой.

Все захотели вдруг чаю. И певцы, и слушатели пили, как и вчера, из хрустальных стаканов, чай я заварила в хрустальной же сахарнице. Все посмотрели на нее с недоумением. Таня, смутно недовольная поведением Саши, была до этого момента угрюмой, но тут сразу оживилась и рассказала байку про полтергейст, которую я вынуждена была ей поведать накануне. Любаша до этого рассказа, очевидно, просто не думала о том, куда же в самом деле исчезла вся моя посуда, выслушала байку с большим интересом, под аккомпанемент иронических замечаний мужчин. И вдруг произнесла, вроде бы про себя, но достаточно громко, задумчиво глядя куда-то в пространство:

— Интересно, что за имя у этого полтергейста? Я с ним, случайно, не знакома? — И тут же, без всякого перехода, обратилась к Саше: — Слушай, ты собрал вещи? А то мужики скоро уже поедут, подвезли бы вас с Таней куда вам там надо. В самом деле, чего мыкаться по такси с вещами-то?

Встрепенувшийся Валера сразу повернулся к ней:

— Радость моя, я чего-то не понял, ты что, опять остаешься здесь?

— Остаюсь, мой зайчик, остаюсь, надо же помочь Женечке все убрать, порядок навести, к ней сын со снохой скоро приедут, а тут после нас грязи-то!

Саша, до этого, видимо, еще на что-то надеявшийся, угрюмо посмотрел на меня и опустил голову. Только я успела с облегчением подумать, что с этой тяжкой проблемой, кажется, все в порядке, как в разговор влезла Таня:

— Евгения Михайловна, хозяюшка вы наша, благодетельница! Ну не выгоняйте нас, пожалуйста! Мы будем вести себя тихо-тихо, как мышки. Оставьте нас, ну хотя бы на пару недель, за это время Саша обязательно что-нибудь найдет, и тогда мы сразу же уедем. Все-таки Саша вам родственник, а я его невеста, значит, тоже родственница, а родственников не положено выгонять на улицу. Вам же ничего это не стоит, ну, пожалуйста-препожалуйста!

Эк, повернула! И Танин голос, она говорила тоненьким, дрожащим голоском маленькой, беззащитной девочки, казалось, еще чуть-чуть, и слезы ручьями польются из ее широко открытых, невинных глаз, и сам смысл ее слов — все это было беззастенчивым шантажом, ударом ниже пояса. О, конечно, я отдавала себе отчет в том, что эта «маленькая невинная девочка» вполне способна одной левой закинуть меня на шкаф, но слушать такие жалобные, слезные просьбы было очень неловко, я уже начинала казаться самой себе безжалостным чудовищем. Я молчала, не зная, как выйти с честью из пиковой ситуации. Оставлять их у себя я решительно не хотела, но и отказать не хватало то ли слов, то ли мужества. В комнате повисло тягостное молчание. Любаша тревожно посмотрела на меня, нецензурно выразилась себе под нос, а вслух сказала: