Последнее лето - Елена Арсеньева Страница 27

– Шутить изволите-с, ваше благородие? – с ласковойукоризной, точно к ребенку, обратился к нему Шулягин, не оборачиваясь и непрекращая работы, которой он был, видимо, увлечен. – Бутылка тутсовершенно ни при чем-с, мне удавалось достигать тех же результатов с помощьюобыкновенной скалки, какой кухарки тесто мнут и катают-с. Лишь бы хорошоостругана была-с. Вот из-за гладкой поверхности и предпочитаю-с бутылки-с.

– Во-во! – не выдержал полицейский чин. –Кухарка ты и есть! Готовьте, братцы, тарелки, сей момент испекут вам блинцырублевые, горяченькие! С чем пожелаете, с маслицем аль со сметанкою?

Тотчас он спохватился, что забылся на посту да еще и вприсутствии начальства, и от испуга снова вытянулся во фрунт.

Никто, впрочем, не обратил на него внимания, все смотрели настол, где Шулягин осторожно отделил бумажные шаблоны от настоящего рубля.Теперь около «канарейки» лежали две бумажки с ее оттисками.

– Так-так! – строгим тоном сказал вдругСмольников, пристально всмотревшись в оттиски. – А ведь ты, брат, сущиймошенник. Жулик, жулик ты!

Шулягин покраснел, словно девица:

– За что оскорбляете, ваше благородие?!

– Рублевики-то у тебя не правдашние, а обратные! –ткнул пальцем в шаблоны Смольников. В самом деле: обе стороны рубля былиотпечатаны на бумажках в зеркальном отображении.

– Не спешите, господин начальник, – наставительносказал Шулягин. – Дело мое еще не кончено! Вся беда в том, что вы работумою видите, а сами ведь знаете: даже платье недошитое мастера не любятпоказывать. Это перед вами именно что платье недошитое. Половина, можносказать, дела. Вы уж, ради Христа, терпения наберитесь и попусту не обижайтеменя.

– Ну, ты артист, Шулягин… – не то в восхищении, нето в негодовании протянул Смольников. – Ладно, не станем тебе мешать,твори дальше!

Приободрившийся Шулягин «творил» вдохновенно. Теперь онприкладывал «обратный» рубль к двум сторонам одного шаблона. И когда закончил,перед глазами зрителей появилась наконец подделка, с виду очень напоминающаянастоящий рубль.

Фотограф заснял фальшивую купюру во многих ракурсах и наконецвылез из-под своей черной накидки, принялся снимать фотоаппарат с треноги.

– На дураков, конечно, рассчитано, – взяв сырой«рубль» и помяв его кончиками пальцев, задумчиво проговорил Смольников. –Бумага нужна более тонкая, к тому же рукомесло ваше пачкается.

В самом деле, пальцы его слегка пожелтели.

Шулягин виновато пожал плечами, аккуратно закручивая пробкойпузырек с карболкою.

– Шибко-то разглядывать «канареечку» ктобудет-с? – заговорщически спросил он. – Думаете, я почему не делаюсотенных или хотя бы четвертных? Их со вниманием берут, с придиркою-с. На светсмотрят, чуть ли не зубом пробуют, аки монету золотую. А рублевик-с… – Онпренебрежительно махнул рукой. – Конечно, дело хлопотное, миллионером я нестану, ведь за час больше двух рублей при всем желании не сделаешь, а то и посорок минут на каждый уходит-с. Но даже и при такой скорости жить можно было-с,очень даже можно-с, причем жить не просто так, а вполне блаженно…

И он протяжно, надрывно вздохнул, словно только сию минутуосознал, что его блаженной жизни пришел-таки конец. Лицо его утратиловдохновенное, артистическое выражение, сделалось плаксивым.

– Да ладно, Шулягин, не помирай раньше времени, –сказал вдруг Смольников очень приветливым, почти дружеским тоном. –Судьба, знаешь, играет человеком… Слышал такие стихи? Господина Соколовасочинение. В гимназии учился? Нет? Ну хоть в школе церковно-приходской? Тоженет? Ты у нас, значит, талант стихийный, самородок? Поздравляю! Ну так вот –слушай стихи: «Судьба играет человеком, она изменчива всегда: то вознесет еговысоко, то бросит в бездну без стыда». Но ведь и наоборот случается!

* * *

Сашенька выскочила из Народного дома и сразу куда-топобежала, сама не понимая куда. Оказалось, она спешит за угол, подальше отвходной двери, от любопытных глаз людских. Ветер бил в спину, гнал жестоко,словно назойливо заставлял: «Уходи отсюда! Уходи подальше!» Но Сашенька пока немогла уйти, ей нужно было отыскать укромный уголок и хорошенько выплакаться.Горечь и обида переполняли ее, слезы так и кипели на глазах. Показаться хотьодному живому существу в таком виде Сашенька не могла – гордость не позволяла.Поэтому ей и нужна была сейчас минутная передышка. Ну вот здесь ее, кажется,никто не увидит! Притулилась к стенке, рванула из кармана носовой платок,прижала к лицу, с наслаждением всхлипнула…

– Не вы ли обронили, барышня? – послышался рядомженский веселый голос, и Сашенька с усилием оторвала платок от глаз:

– Что?

Голос у нее звучал насморочно, был сырым от слез.

– Не вы потеряли, говорю? – Девушка в черномплатке и черном, очень поношенном, явно с чужого плеча саке, с русымикудряшками на лбу, ясноглазая, румяная, стояла напротив и улыбалась во все своесвежее, очень хорошенькое личико, которое, однако, сильно портил довольно-такибольшой синяк под глазом. Синяк был, вероятно, не сегодняшний, потому что онуже отливал не столько багровостью, сколько тусклой желтизной. Однако приложенобыло увесисто, и всякому сразу становилось ясно: сойдет «фонарь» еще очень нескоро, причем никакая бодяга дело не ускорит, а только желтизны прибавит в сейи без того многоцветный пейзаж.

Сашенька, впрочем, на синяк бросила только самый беглыйвзгляд. И не только потому, что неприлично это – пялиться в упор на человека.Она уставилась на смятую бумажку, которую девушка держала в своей маленькой,покрасневшей от холода руке. Бумажка была исписана кругом, испещрена волнистымилиниями, двойными подчеркиваниями… Ее многострадальная записка ИгорюВознесенскому! Выпала из кармана!

– Что это тут? – не дождавшись ответа, девушкавгляделась в бумажку и вдруг громко, нараспев прочла почти без запинок, чтовыдавало хорошее знание грамоты: – «Если бы знали, как я люблю Вас! Люблю,обожаю, не могу жить без света Ваших глаз, без звуков Вашего голоса!»

Сашенька чуть зубами не скрипнула. Эти слова, которые ещенедавно казались такими искренними, от самого сердца идущими, теперь, послетого, как их высмеяла Клара, чудились пошлыми, ненатуральными, дажевульгарными. Сейчас эта незнакомая девушка тоже поднимет на смех ее излияния!

Однако девушка и не подумала смеяться. Наоборот, онауважительно покачала головой, подняла на Сашеньку восторженные глаза: