Желанная провокация - Шэрон Кендрик Страница 27

Но она отказалась делать то, на что подталкивал ее Алех — воевать с ним только потому, что он решил затеять драку. Она не могла. Потому что глубоко сожалела о своей прошлой лжи и о той роли, которую она сыграла в формировании его подозрительности к женщинам. Конечно же, единственным способом загладить свою вину было продемонстрировать ему свою поддержку в спокойной и заботливой манере.

Поэтому по пути в аэропорт она была настроена бодро и была благодарна за большое спальное место на борту, ведь это означало, что большую часть ночного полета до Буэнос‑Айреса она сможет поспать. Но Алех не присоединился к ней, и каждый раз, когда она открывала глаза, то обнаруживала мужа работавшим за своим ноутбуком, невзирая на поздний час. Когда утро взорвалось фейерверком кораллового и золотого рассвета, она увидела, что он заснул в кресле.

Выскользнув из постели, она подошла к нему, чтобы поцеловать в лоб, и он проснулся, вздрогнул, его взгляд на мгновение стал растерянным, но потом обрел былую твердость. Также твердым стал не только взгляд, и она мысленно обрадовалась, что у экипажа самолета были свои личные помещения в другом конце гигантского лайнера. Алех расстегнул ремень, спустил брюки и насадил ее сверху. Это было так сладко, что она издала стон удовольствия. Но потом задумалась. Неужели это все, что она значила для него?

Когда самолет зашел на посадку, она приняла душ и оделась, и только слабый румянец на ее щеках и ярко блестевшие глаза были единственным внешним признаком их занятий любовью. Машина с шофером ждала их, чтобы отвезти в эстансию Алеха, и Эмили любовалась видом аргентинской сельской местности. Алех указал на гору:

— Говорят, она напоминает фигуру лежащей женщины. Вот изгиб ее груди и…

— Мне не нужен урок анатомии, — быстро перебила она.

— Ну, как только ты передумаешь, я готов помочь тебе, Эмили, — мягко поддразнил он.

Покраснев, она откашлялась, заметив взгляд шофера в зеркале заднего вида и надеясь, что он не говорит по‑английски.

— Так что же заставило тебя купить здесь дом? — спросила она, намеренно меняя тему разговора.

Наступила пауза. Потом он произнес:

— Если ты посмотришь вокруг, то поймешь почему.

Живописные горы, лошади, счастливо пасшиеся на богатых изумрудных пастбищах, серебряная лента извилистой реки. Когда машина подъехала по дорожке к простому зданию из камня и дерева, Эмили почувствовала, как ее сердце сжалось от сильной тоски. Потому что перед ней было нечто такое, чего у нее никогда не было. Что‑то, что давало ощущение дома. У нее перехватило дыхание.

— О, Алех, — сказала она. — Тут прекрасно.

Внутри было еще красивее. Не так роскошно, как в парижской квартире, но здесь чувствовались степенность и спокойствие. Солидная на вид мебель была предназначена для использования, а не для того, чтобы на нее смотрели, и вид из гигантских окон такой, что от великолепия можно было умереть. Огромное небо с перистыми облаками и богатая, плодородная земля. Глупо, но она вдруг представила детей, радостно кричащих, играющих или катающихся на своих маленьких пони…

— Прислуга живет в доме чуть дальше по дороге, — объяснил Алех, и его низкий голос вторгся в ее болезненные фантазии. — Они делают все, что нужно, и приходят, только если я их позову, что бывает нечасто, потому что это место для уединения, а не для общения с людьми. — Он кивнул в сторону кухни. — Я приготовлю кофе. Возможно, ты захочешь подняться наверх. Я оставил тебе свадебный подарок в спальне.

Она удивленно уставилась на него, прежде чем ее охватила легкая паника.

— Я тебе ничего не купила.

Но он уже отвернулся.

— Это не имеет значения. Иди и посмотри, понравится ли тебе.

Сердце Эмили бешено заколотилось, она пошла наверх и быстро нашла хозяйскую спальню, из которой открывался самый лучший вид. А на кровати лежало несколько предметов одежды, которые заставили ее остановиться. Изящные бриджи для верховой езды, кремовая рубашка из тончайшего шелка и коричневые сапоги из мягкой, как топленое масло, кожи. Все в точности ее размера. Сначала Эмили не увидела записку, написанную характерным почерком Алеха, но, прочитав ее, почувствовала, как ее сердце сжалось от чего‑то похожего на надежду. «Надень это», — было написано в ней.

Ее пальцы дрожали, когда она исполняла это, и она не смела даже мечтать о том, что мог означать его жест. Однажды ночью в постели, в тот тихий и интимный момент, когда пьянящий сексуальный голод был удовлетворен, она сказала ему, что соскучилась по верховой езде, что в Лондоне такое времяпрепровождение невозможно. Она еще сказала, что ей не хватало аргентинских просторов, потому что там впервые в жизни она почувствовала себя по‑настоящему свободной.

Эмили натянула мягкие кожаные сапоги и побежала вниз, туда, откуда доносился аромат крепкого кофе. Алех повернулся к ней и прищурил глаза с каким‑то незнакомым выражением, от которого дрожь пробежала по ее спине. Она глубоко вздохнула, отчаянно пытаясь понять, что тут не так.

— Спасибо, — просто сказала она.

Он кивнул.

— Налей себе кофе, а я пойду переоденусь. Мы могли бы покататься, я уже оседлал двух лошадей. Конечно, если ты не слишком устала после поездки.

Эмили покачала головой, не в силах сдержать нарастающее чувство предвкушения.

— Совсем не устала, — с готовностью ответила она. — Мне надоело находиться взаперти, и я уже давно не сидела в седле.

Она выпила кофе и стала ждать Алеха. Вскоре он снова появился, в бриджах, облегавших его узкие бедра, и такой же тонкой рубашке, как у нее, которая подчеркивала мускулатуру его торса, и Эмили боролась с желанием прикоснуться к нему.

В конюшне стояли блестящий черный жеребец и прекрасная золотистая кобыла, оседланные и готовые к отъезду, и ее сердце подпрыгнуло от волнения при мысли о том, что она снова поедет верхом после стольких лет. А потом из темноты конюшни появился конюх, и его лицо показалось ей знакомым. Это было как воспоминание, подумала она, когда прошлое и настоящее смешались. Он напоминал ей пожилого конюха ее отчима, Томаса.

— Это сын Томаса, Гаспар, — объяснил Алех, словно прочитав ее мысли. — Он и его жена теперь работают на меня.

Гаспар улыбнулся и поприветствовал ее по‑испански, потом вернулся в конюшню и вышел оттуда, ведя за собой под уздцы старую гнедую лошадь. У Эмили на глаза навернулись слезы, когда она обняла знакомое животное.

— Джойя! — воскликнула она, уткнувшись в ухоженную гриву лошади, чуть не плача. — О, Джойя! Ты в отличной форме. — Она посмотрела на Алеха, ее голос дрожал от благодарности. — Как я могу отблагодарить тебя?

Его улыбка была краткой, он покачал головой:

— Не стоит благодарностей. Я сам с удовольствием наблюдаю за выздоровлением Джойи. А теперь давай посмотрим, сможешь ли ты вспомнить, как ездить верхом, — сказал он, помогая ей сесть в седло.