Месть королевы - Виктория Холт Страница 26

– Все осталось, как прежде, мой любимый, – сказал король.

* * *

Королева была вне себя от негодования. Они возвратили Гавестона!.. Лицемеры! Глупцы!.. И сразу видно, Эдуард просто умирает от счастья. А она… она так до сих пор и не забеременела. Если бы это произошло, она отнеслась бы, наверное, более спокойно к возвращению этого проходимца. Хотя как не сойти с ума от мысли, что ее, одну их самых красивых женщин и королев Европы, подвергают такому унизительному обращению, держат почти на задворках! И из-за кого?! Какая мерзость! Какой позор!.. О, она никогда не простит! Придет время, она будет мстить!

Хорошо бы тоже завести любовника – многие мужчины пошли бы ради нее на любой риск, она знает это! Но не совершит такого. Пока… Не смеет сейчас решиться на подобный шаг из-за опасения, что ребенок может оказаться не королевских кровей. Со стороны отца.

И, значит, снова предстоит вести бой с Гавестоном. За одного и того же человека. Боже! Дай побольше сил!

Она поняла вдруг, что Гавестон опасен, но не умен и вследствие этого, а также из-за своего непомерного тщеславия неосторожен. Ведь его дважды изгоняли из страны, и оба раза были замешаны сильные мира сего, но он не понял предупреждения, не извлек урока. Любому мало-мальски сообразительному человеку должно быть ясно после всего происшедшего, что действовать так, как он, нельзя, ибо это и неразумно, и опасно. Но не таков Гавестон. Ему застит глаза любовь короля. Он не видит, не хочет видеть и знать ничего больше, а не мешало бы взглянуть вокруг, понять, на каком он свете, не играть с огнем. Однако ему всего мало. Он хочет не только короля и его любви, хочет управлять страной с помощью этой грязной любви! Что касается бедняги Эдуарда, одуревшего от страсти, тот не может ни в чем отказать своему фавориту и делает только хуже и себе, и ему… Тошнит от всего этого!..

Тем не менее, подумала Изабелла с чувством удовлетворения, я почему-то почти уверена, что дни мерзкого любимчика сочтены. Недолго ему осталось мутить воду… Но что же делать ей? Нужно с терпением и интересом следить за развитием событий, тем временем предпринимая все, что в ее силах, чтобы почаще завлекать Эдуарда в свою постель. Она должна без устали напоминать ему, что государству и им самим нужны их дети, нужен наследник.

– Бог мой! – воскликнула Изабелла. – Если бы не эта обязанность, я бы не скрывала своего презрения к тебе, Эдуард Плантагенет! Ты, наверное, думаешь, у меня совсем нет гордости? У меня, у французской принцессы, которой ты предпочел этого презренного искателя приключений?!

Она твердо знала, что придет время – наступит праздник и на ее улице. И тогда месть будет страшной…

Чуть ли не ежедневно Изабелла имела возможность наблюдать за поведением Гавестона, вернувшегося ко двору, за его глупыми, неразумными выходками. Видела, как умел он оскорбить, настроить против себя людей и высокого, и низкого происхождения, и богатых, и бедных. Словно бес вселился в этого красивого беспечного молодого человека; словно с цепи он сорвался и вообразил, что ему все, решительно все дозволено. Он позволял себе, например, нагло и громогласно в присутствии графа Линкольна говорить о некоем монсеньоре Набитое брюхо, и даже те, кто не слишком жаловал этого человека, не одобряли подобной бесцеремонности и бесстыдства.

Его шурин граф Глостер, поначалу относившийся к нему вполне дружелюбно, возненавидел Гавестона после того, как тот, раздраженный чем-то, назвал его сыном потаскухи, оскорбив тем самым, помимо всего, память матери Глостера, сестры короля.

От природы совсем неглупый человек, смелый и даровитый, Гавестон, ослепленный любовью короля, совершенно потерял чувство реальности и, проводя ночи в интимной близости с монархом, днем распоясывался и считал, что ему все дозволено.

Пускай… пускай он ведет себя именно так, думала Изабелла. Тем самым он только оттачивает топор, который в один прекрасный момент снимет с плеч его красивую голову.

* * *

Прошло три с лишним месяца, как вернулся Гавестон, когда король решил созвать на севере страны, в Йорке, свой Совет. Как же он был возмущен и раздосадован, когда многие бароны, во главе с Линкольном, отказались явиться и объяснили свой отказ тем, что на Совете будет присутствовать Гавестон.

Сам виновник этого взрыва протеста дал происшедшему обычное свое объяснение:

– Они ревнуют к вашей благосклонности ко мне, – сказал он. – Завидуют, что мне достается большая доля вашей любви.

На самом деле он думал несколько иначе: они завидуют оттого, что он богаче, красивее и умнее их всех, взятых вместе или по отдельности.

– Чума на их Совет! – добавил он. – Давайте присядем, милорд, плечом к плечу и поговорим о чем-нибудь более интересном, чем дела, связанные с этими придурками.

– Не смей так отзываться о всех моих родственниках, негодник!

– Я уже говорил вам много раз, милорд, все достоинства вашей семьи сосредоточились на вас одном.

– Противный льстец!..

Они веселились, передразнивали баронов, строили гримасы и корчили рожи в их адрес, но в глубине души оба понимали, что медленно, но верно движутся к повторению того, что не так давно уже происходило… Понимали, но не имели ни душевных сил, ни желания что-либо менять – ведь сейчас им так хорошо и бездумно и дай Бог, чтобы так же было и впредь. Авось кривая вывезет!..

– Давай сочиним пьесу к Рождеству, Эдуард, – проговорил Гавестон, когда они отдыхали от взаимных ласк. – Что скажешь на это? Уедем в Хартфордшир и проведем Рождество вместе. Одни.

– Ты всегда знаешь, как отвлечь меня от неприятных мыслей, мой милый…

Они провели праздники почти в полном одиночестве, скрываясь от всех, и испытывали невыразимое блаженство. Во всяком случае, Эдуард. Он пролил дождь подарков над Гавестоном, над любимым своим Перро, и, подсчитав их стоимость, тот должен был признаться самому себе, что праздники действительно удались.

Но близился февраль, а с ним и очередное заседание Парламента в Вестминстере, и, проклиная все дела на свете, король и Гавестон возвратились в Лондон.

Они понимали, что надвигаются неприятности. То, что произошло с созывом Совета в Йорке, было только прологом. Само действие могло развернуться в Вестминстере и грозить серьезными последствиями. Если многие лорды откажутся прийти в Парламент под тем же предлогом, что не хотят заседать вместе с Гавестоном – что тогда делать королю?! Что?..

Снова запахло ссорой, столкновениями, противостоянием. Эдуард был мрачен и напуган, Гавестон бодр и жизнерадостен.

– Мы найдем выход из положения, дорогой господин, – говорил он. – Жизнь так устроена, что то и дело приходится попадать в ловушки и выкарабкиваться из них. Положитесь на меня.

– Я знаю, ты умен и смел, Перро, – без особого энтузиазма отвечал король. – Но и они не малые дети. О, как я ненавижу этих надутых типов! И более всех – Уорвика. Твоя кличка точно бьет в цель. Он бешеный пес, а я боюсь бешеных животных. Их укусы смертельны.