Месть королевы - Виктория Холт Страница 25

– Меня?

Диспенсер оцепенел. Лицо его не смогло скрыть чувства досады.

– Вы, конечно, могли подумать, что это означает мое разочарование в вас как в друге, но все совсем наоборот. Я хочу быть с вами до конца откровенным. Я верю вам… Итак, необходимо бросить моим противникам кость. Несколько костей. Первой был милейший Уолтер. Второй надлежит быть вам, Хью. Я же тем временем буду чаще появляться с Изабеллой у них на глазах… Ну, и в таком роде… Понимаете меня? Мне нужен Перро! Нужен! Я не могу без него.

Такая откровенная страсть прозвучала в последних словах Эдуарда, что Диспенсер был огорошен и изумлен. Но на сей раз сумел не показать этого.

– Понимаю, милорд, – отвечал он негромко. – Вы прекрасно продумали и решили задачу, как нужно действовать. Усыпить бдительность противников, даже жертвуя на время своими друзьями, а потом, одержав победу, вернуть их и обласкать еще больше… Что может быть умнее и благороднее?

– Вы одобряете, дорогой Хью? Думаете, это получится?

Сейчас у него был тон, как у мальчишки, задумавшего обмануть взрослых и заранее радующегося успеху.

Немного подумав, Диспенсер ответил:

– Уверен, вы окажетесь в выигрыше. Что до меня, я готов пожертвовать всем ради вашего благополучия.

Король обнял его.

– Никогда не забуду вашей помощи, дорогой друг…

* * *

Баронам, как Эдуард и предполагал, пришлись по душе его действия, но окончательно они бдительность не утеряли, и многое в его поведении продолжало вызывать неодобрение.

В частности, то, что король был, по их разумению, чересчур расточителен. При дворе, считали они, находилось слишком много чиновников с чересчур большими правами. Судебные законы требовали серьезного пересмотра, и было необходимо принимать более суровые меры к тем, кто содействует обесцениванию денег. В общем, у баронов имелся достаточно длинный список необходимых изменений.

Когда перечень был представлен королю, тот, не глядя в него, сказал:

– Я соглашусь, милорды, со всем, что вы предлагаете, но при одном условии.

– При каком же? – спросил слегка огорошенный Уорвик.

– Что в страну вернется граф Корнуоллский и ему будут возвращены все его владения.

Лица сидевших за столом помрачнели, но Эдуард видел: на некоторых из них мелькнула тень колебания. Ему было сказано, что вопрос требует серьезного обсуждения, и они просят время, с чем король милостиво согласился.

Когда они снова явились к нему, Эдуард понял, что в их рядах уже не стало прежнего единства: Линкольн, к примеру, стал более покладист, хотя Уорвик по-прежнему не желал идти ни на какие уступки. Слишком сильно – так думал, и не без оснований, Эдуард, – был он оскорблен кличкой, которая приклеилась к нему с легкой руки Гавестона – Бешеный пес, а также поражением, каковое тот нанес ему в последнем турнире.

Эдуард готов был выть от ярости. Ему страстно хотелось немедленно засадить Уорвика в тюрьму, в Тауэр, но он понимал, что ради Гавестона, ради его возвращения нужно изворачиваться и хитрить.

Склонив голову, он выслушал решение баронов оставить в силе запрет Гавестону появляться при дворе… Что ж, он подождет.

К его удивлению и радости, уже через день трое из партии противников попросили у него аудиенции. Это были Линкольн, Пемброк и Суррей.

Бедный Линкольн! Несчастное Набитое брюхо! Он становится все толще и безобразнее чуть не с каждым днем. Как милый Перро умел потешиться над ним, как уморительно подражал его тонкому голосу, неуклюжей походке! А граф Пемброк, который воображает себя особой королевских кровей, потому что его отец был сводным братом Генриха III! Милый Перро и для него нашел подходящую кличку. Он прозвал его Еврей Иосиф, потому что у того были темные волосы, бледное лицо и крючковатый нос. А графа Суррея Перро так ловко выкинул из седла на турнире!..

Линкольн заговорил от лица всех троих. Сказал, что и он, и его друзья весьма сожалеют о той атмосфере вражды, какая установилась между королем и баронами в последнее время, и что они рады наблюдать, как начинает она рассеиваться и, надеются, исчезнет совсем, когда король согласится с предлагаемыми реформами в государстве.

Эдуарда охватил бурный восторг. Вот, вот оно! Его маленькие хитрости сделали свое дело. Еще немного усилий, и Перро снова будет здесь, с ним, в его объятиях! О, как они посмеются тогда вместе над спектаклем, который разыграл Эдуард! Как сумел он обойти всех этих Бешеных псов и Набитые брюха, не говоря уже о Евреях Иосифах!

– Мы знаем, – сказал Пемброк, – что Пирс Гавестон хорошо показал себя в Ирландии. И надеемся… нет, уверены, что он повзрослел, стал намного серьезней и изменил многие свои дурные привычки.

– Да, – согласился Эдуард, – несомненно, урок пошел ему на пользу.

«Глупцы! – воскликнул он про себя. – Что вы называете дурной привычкой! Что знаете об этом! О мужской любви, о привязанности!.. Об истинном блаженстве!.. Надеюсь, Бог простит Перро и мне наши маленькие прегрешения за ту радость, которую мы даем друг другу…»

– Ему следует вернуть все титулы, – сказал король вслух.

– Конечно, – согласился Линкольн. – Пусть это послужит ему во благо, а поведение его станет достойней и благородней.

– Оно станет, – пообещал Эдуард, внутренне усмехаясь.

Суррей поднял указательный палец и сказал:

– Гавестону нужно вести себя более осторожно, милорд. Посоветуйте ему это.

– Обещаю, милорды! – воскликнул Эдуард.

Радость переполняла его. Он выиграл! Победил! И не так уж много времени потребовалось для этого, хотя недели и месяцы расставания с Перро казались ему годами.

* * *

Эдуард не стал терять ни минуты. Тут же отправил гонца к Гавестону с вестью: «Немедленно возвращайся, брат Перро! Я жду тебя».

Встречу с ним король наметил в Честере, прекрасном городе, где они прекрасно проведут первые часы.

Получив радостное известие, Гавестон тут же покинул Ирландию. Свое возвращение он постарался обставить с привычной помпой – высадился в Милфордской гавани, прямо как великий полководец-триумфатор, во главе целого кортежа своих соратников – ирландцев, англичан и гасконцев.

Эдуард уже поджидал его там, прохаживаясь по гребню стены, возведенной еще королем бриттов Марциусом. С вершины четырехугольной башни времен Юлия Цезаря он помахал Гавестону, затем велел подать коня и поскакал навстречу другу.

Они обнялись так, словно не виделись вечность.

– Перро, Перро, любимый мой, – бормотал король, словно в полузабытьи. – Наконец ты дома…

Гавестон вгляделся в лицо короля.

– Ничего не изменилось, верно? – спросил он. – Скажи мне, что ничего не изменилось!