Дворцовые тайны - Кэролли Эриксон Страница 26

Кардинал Лоренцо Кампеджио с титулом священника церкви Святой Анастасии ^[42] прибыл в Англию в первые холодные дни осени 1528 года. Его послал Папа для проведения слушаний по важнейшему делу — рассмотрению вопроса о признании брака короля недействительным.

Наконец в нашей стране появился человек, который по своему месту в церковной иерархии уступал только самому Папе и мог бы подтвердить сомнения нашего монарха касательно его отношений с королевой. Если кардинал пойдет на то, чтобы объявить о греховности их связи, королева Екатерина должна будет уйти и уступить место той, кого предпочел король, — Анне Болейн.

Меня коробила мысль о том, что королеву могут бесцеремонно отодвинуть в сторону, как некий неодушевленный предмет, но я прекрасно понимала: решение, которое примет кардинал Кампеджио, будет лежать не в области теологии, оно будет диктоваться противостоянием политических сил. У кого окажется больше влияния: у короля Генриха и тех союзников, которых он смог привлечь на свою сторону, или у императора Карла и его пленника Папы Климента?

С некоторых пор мы, фрейлины, часто видели кардинала Кампеджио в качестве гостя короля на празднествах и официальных приемах при дворе. Его роскошная алая шелковая сутана привлекала внимание, а полное морщи чистое лицо с печальными глазами много повидавшего пожилого человека резко выделялось среди лиц королевских советников и высшего духовенства Англии. Последние, впрочем, подчеркнуто оказывали кардиналу знаки высочайшего почтения. В какой-то момент итальянец стал, наверное, самым важным человеком при дворе, затмив даже другого кардинала — Вулси, который в дополнение к высокому церковному сану занимал вполне светскую должность лорд-канцлера.

Папского легата везде сопровождал многочисленный эскорт из нескольких сотен всадников. Где бы он ни шел, где бы ни проезжал, перед ним несли огромные золотые кресты, привезенные из самого Рима. Мужчины и женщины падали на колени, завидев его, крестились и просили его благословения, и он давал его жестом скорее утомленным, чем величественным. Впрочем, было очевидно, что страдал он не от усталости, а от боли. Важного посланца Рима мучила подагра (как и моего отца): не раз мы наблюдали, как во время пира или официальной церемонии он вдруг с гримасой страдания на лице сжимал руку сидящего рядом с ним человека, и если такое случалось, его, хромающего, уводили из зала, ибо передвигаться без посторонней помощи он не мог.

Мы знали, что большой палец на ноге великого человека внезапно пронзает такая острая и жестокая боль, что у него буквально отнимаются ноги, и эта боль приносит с собой лихорадку. Когда у кардинала начинался приступ, ему ничего не оставалось, как неподвижно лежать в темной комнате и ждать, когда этот приступ пройдет. И такую комнату всегда держали наготове везде, куда бы он ни направлялся. После нескольких дней вынужденного заточения он вновь возвращался на свое почетное место при дворе, никогда не зная, когда его подстережет следующий приступ.

— Раз уж он так сильно болен, то пусть немедленно открывает те слушания, для участия в которых прибыл, — бесцеремонно заявила как-то раз Анна. Она развлекалась тем, что мерила перчатку для стрельбы из лука — подарок короля — и держала руку на виду у всех, чтобы мы могли восхититься этой изящной вещью ^[43]. Перчатка сидела как влитая!

Нед только посмеялся, когда я повторила ему слова Анны: «Она думает только о себе и своих личных делах», — заметил он, что вполне соответствовало истине. «Кардинал постарается затянуть рассмотрение дела, елико возможно», — добавил мой проницательный брат, и время показало, что он был прав. «И сделает он это не по причине слабого здоровья. Основная задача кардинала — не оскорбить родственные чувства императора Карла, который властвует сейчас в Священном городе и от которого напрямую зависит безопасность Папы. Более того, нельзя оскорбить и короля Франции — ведь он только что стал другом и союзником императора. Посему трудно ожидать, что кардинал пойдет навстречу нашему королю и примет угодное Его Величеству решение».

Нед объяснил мне, что переговоры о подписании мирного договора ^[44] между императором и французским королем выбили почву из-под ног Генриха в его надеждах на расторжение брака, так как Англия осталась без союзника. Наша страна теперь беззащитна перед угрозой вторжения войск Карла. Но нет худа без добра — делу королевы такой поворот событий был только на руку, словно сам Всевышний ответил на ее самые горячие молитвы.

— Видишь, Джейн, тот, кто любит и почитает Господа нашего, бывает вознагражден, — сказала мне королева, так и лучась надеждой. — Сначала Он наслал на Англию поветрие в наказание за грехи нашего короля и его любовниц («И за все те книги Лютера, которые Болейны и иже с ними читают и распространяют», — добавил Нед). Теперь подагра заставляет кардинала медлить в том деле, в котором он прислан разобраться от имени самого Папы.

И действительно, в ту пору показалось, что король уже не так уверен в исходе начатого им разбирательства. Слишком многое было против него. В это же время в обществе началось великое брожение умов — речь зашла об изменении важнейших устоев нашей жизни. В Европе некоторые монахи, такие как Мартин Лютер, открыто бросили вызов Папе и занялись созданием новой церкви. Крестьяне в германских княжествах восстали против своих хозяев и веками сложившегося порядка. Священные книги, которые по традиции издавались на латыни и были доступны только узкому кругу ученых мужей и буквально единицам ученых женщин, теперь переводились на языки жителей тех стран, где новое учение набирало силу, чтобы все могли прочесть и понять их («И вступить в спор относительно их сущности», — как иронично заметил Нед).