Джон Голсуорси. Жизнь, любовь, искусство - Александр Козенко Страница 26

Во Франции, когда на Ривьере было слишком жарко, они предпочитали Бретань. Промышленности в регионе почти не было, зато был свежий воздух и почти половину земель составляли живописные пустоши – ланды. Так, в Бретани они часто останавливались в Ландро близ Луары в окрестностях Нанта. Для этой местности характерен разбросанный тип поселений. Поселения, состоящие из двух-пяти домов, расположены на большом расстоянии одно от другого и окружены полями, огражденными рвами и насыпями с живыми изгородями из дуба или бука. Живые изгороди создают впечатление лесистости. Но, пожалуй, самым излюбленным местом для них были Доломитовые Альпы. Они там останавливались, как правило, в Кортине – зимнем курорте на высоте 1200 метров, в 150 км к северу от Венеции. Этот горный курорт тогда, как и города Тренто и Больцано, по-немецки Боцен, северные берега озера Гарда и весь район южного Тироля входили в Австро-Венгерскую Империю. Джон и Ада хорошо знали, что фермеры высокогорных районов, следуя вековым традициям, практиковали сезонный выпас скота на различных пастбищах. Весной они перегоняли животных на высокогорные пастбища, а осенью сгоняли обратно вниз. Район перевала Нидерйох, соединяющий Тироль с Италией, проходят ежегодно летом тысячи овец в поисках свежей пастбищной земли. Все это Джон и Ада могли видеть, как и сезонные календарные праздники, например в Тироле Альмабтрий в начале октября, символизирующий возвращение коров с альпийских пастбищ, с красочными шествиями и шумным весельем. Тогда они услышали своеобразное горловое пение горцев – йодли. Они могли услышать различные истории и легенды о ведьмах, бесах, великанах и диких тварях. Так, в XIX веке хребет Катиначчо в западных Доломитах, отдаленный уголок крутых скалистых склонов и глубоких ущелий, местный судья, бывший также литератором, Кристоманнос называл «вратами в царство бессмертных призраков и горных великанов». В Баварии острые пики – два больших зубца и семь меньших – горы Ватцман представлялись королем-садистом, королевой и их детьми, превращенными в камень в наказание за творимые ими страшные жестокости и зверства. Джон и Ада любовались не только горными пиками, но и прибрежными красотами многочисленных озер, как, например, полюбившегося им озера Санто-Кроче в Доломитовых Альпах. А выходя из Кортины – д’Ампеццо, они долго могли видеть белую колокольню местного храма, возвышающегося над селением.

Действие романа, который писал в это время Джон, проходило в Боцене. Ему было просто необходимо собственными глазами видеть пейзажи, на фоне которых разворачивается действие. Он замечает, что обычно реки в городе имеют на солнце цвет расплавленной бронзы. Но в тот год снег таял очень бурно, и Тальфер стал совсем коричневым, а Ейзан – голубым. Они сливались в Эч, который приобретал зеленый цвет. В самом городке на улицах под сводами деревьев стоял едкий запах коров и кожи, дыма, винных бочек и нечистот. Мостовая была вымощена булыжником. На востоке над городом поднимались из марева и сверкали снежные вершины гор. Джон чувствовал печать какой-то строгой простоты, лежащую на этом пейзаже: на крышах и шпилях, на долинах и дремотных склонах гор с их желтыми утесами, алой россыпью цветов и водопадами, похожими на летящие по ветру хвосты белых лошадей.

Джон и Ада могли посещать спектакли под открытым небом, и им особенно запомнилась пьеса об Андреасе Гофер (1767–1810) – руководителе вооруженной борьбы тирольских крестьян с наполеоновской армией, оккупировавшей Тироль. После подавления восстания народный герой был расстрелян. Они видели, как в Меране к открытому театру под сенью замка Тироль через луга стекались толпы народа: высокие горцы в коротких кожаных штанах выше колен и шляпах с орлиными перьями, торговцы, почтенные горожане с женами, туристы, актеры и прочая публика. Зрители, сбившиеся вокруг высоких подмостков, изнемогали от зноя. В пьесе изображалось восстание 1809 года, деревенская жизнь, танцы, пение йодлей. Они возвращались по долине, внизу была видна деревня: белые дома, крытые красноватой черепицей, с шапками дыма над ними, виноградники, в которых уже начали распускаться молодые листочки, красный шпиль, лента бурлящего потока, старинный каменный крест.

Замок Рункельштейн – серый, слепой, бессильный – все еще царит над долиной. Бойницы, которые некогда, словно глаза, настороженно следили за всадниками, пробивавшими себе путь в снегу, и не робели перед пушечными ядрами и заревом факелов, ныне служат пристанищем для птиц, которые вьют здесь гнезда. Стены заросли плющом до самого верха. В главной башне вместо суровых, закованных в латы воинов теперь находится деревянный щит, на котором изложена история замка и запечатлены рекомендации, где перекусить. Только ночью, когда холодный свет Луны зальет все вокруг серебром, замок стоит высоко над рекой, как мрачная тень своего славного прошлого.

Но утром с первыми лучами Солнца чары рассеивались, и над всем царили величественные вершины «Fünffin – gerspitze» («Пик Пяти Пальцев» – нем.), сверкавшие под его лучами, как гигантские кристаллы.

Много и часто меняющая места жительства с юных лет Ада выработала собственную технику путешествий, которая делала ее и Джона уверенно самодостаточными и независимыми от их окружения. По прибытии на новое место они быстро поселялись. Десятью минутами позже Ада преобразовывала их комнату, воссоздавая привычную домашнюю атмосферу. Джон всегда старался, насколько это было возможно, все тщательно планировать на будущее, и Ада рассматривала перечень всех пунктов. Конечно, у них было три основных цели – само Солнце, некоторый отдых и значительные длительные периоды времени, вполне достаточные для работы, так как Джон не мог писать в поездах и очень мало писал на пароходах.

Перед завтраком Джон и Ада обычно играли в теннис или катались верхом, но в те первые совместные путешествия они много ходили пешком. Позже Ада вспоминала: «Обычно выбиралось какое-нибудь живописное место – Кортина или, скажем, Ландро – в качестве отправного пункта, и мы совершали длительную прогулку, выходя до восхода солнца и возвращаясь в темноте. Сначала бывало очень холодно, но если через четверть часа мы не разогревались, то дело было либо в неважной погоде, либо мы просто плохо оделись. Выпив с утра только кофе с булочкой, уже в семь часов мы приступали к легкому второму завтраку. И так в течение всего дня – лишь легкие закуски с двух-трехчасовым интервалом. Мы считали такой распорядок дня менее утомительным и более благоприятным, чем обычные обильные застолья и последующий неподвижный отдых».

Но «дни отдыха» они себе все же устраивали и тогда любили сидеть на «тяжелых деревянных балконах, где пили кофе, ели булочки и мед, наслаждаясь свежим бодрящим утренним солнышком. «Эти дни были действительно отдыхом после наших походов, требовавших большого напряжения; Джон понемногу писал».

Ада писала, что на отдыхе в Доломитовых Альпах они поставили собственный рекорд – «31 милю, пройденную без особой усталости, так как мы дышали чистым горным воздухом».