Пряный аромат Востока - Джулия Грегсон Страница 26

Она нагнулась, чтобы наполнить его бокал, и ее волосы заструились вниз шелковой волной.

– Ты выглядишь усталым, – сказала она. – Ты голоден? Я недавно ходила на рынок и купила два прекрасных манго альфонсо.

Сунита была знаток манго.

– Нет, я просто выпью, – ответил он, слишком нервничая, чтобы есть. – Спасибо, Сунита.

Глядя, как ее пальчики очищали кожицу с плода, он с ужасом понял, что скоро потеряет: ее деликатное присутствие, ее нежные губы, ее гордый нрав. Она была из раджпутов, воинов, и за ее нежностью скрывался сильный характер.

– Сунита, я… – Он взял ее руку, повернул ладонью кверху и провел пальцем по розовым подушечкам. Она закрыла глаза и пригладила волосы.

– Когда ты выпьешь бренди, у тебя будет много времени на разговоры.

Пока он пил, за окном наступила ночь, внезапно, как всегда в Индии, словно на сцене опустился огненный занавес. Было светло, и вдруг сразу темнота.

Они прожили вместе три года. С ним ее познакомил офицер, возвращавшийся домой в Англию. И он сказал, что она очень достойная женщина, не уличная девка, а прямая преемница науч, девушек, которые пленяли английских мужчин чудесными танцами и пением, а также утонченными ласками. До того как Индия стала, по его словам, «почти такой же ханжеской и постной, как Англия, и тогда все схлопнулось».

До нее у него было в Сандхерсте несколько спортивных девушек, дочерей военных, почти таких же робких, как и он сам; потом недолгий роман в Джайпуре с женой младшего офицера, низенькой, толстой, одинокой женщиной, дети которой учились в английских школах-пансионах, а супруг отсутствовал месяцами. У нее была чудесная задница – немыслимо пухлая, круглая, крутая, – вот и все, что он помнил теперь. Были, конечно, ночи с другими женщинами, но они вообще не заслуживали упоминания.

– Вот. – Сунита разула его и помыла ему ноги.

– Сунита… – Он не хотел поступать по-хамски: сообщить все, что намеревался, сказать салам и уйти.

– Вот. – Она расстегнула ему рубашку; запахло его потом. Правильнее всего было бы немедленно сообщить ей все и не спать с ней.

Но он уже возбудился и стал беспомощным. Ее запах, шорох ее волос у его груди; сознание того, что скоро он будет отрезан от самого себя, от всей этой жизни военного городка с его играми до рассвета в офицерском клубе и военной формой; ощущение, что ты весь на виду, – делали эту комнатку частью чего-то важного, благодаря чему он чувствовал себя живым.

Ее кожа была нежной и чуточку влажной под его ладонями. Ее ребра под шелковым сари упирались ему в ладони, когда он клонил ее на постель, потом он обнял ее за длинную, узкую талию, впился губами в ее губы и поплыл с ней в темноту, счастливый и беззащитный.

– Подожди! Подожди. – Она приложила ладонь к его рту. – Я приготовила для тебя музыку. Хочешь послушать?

Беспроводной патефон был одним из его лучших подарков. Он купил его во время своего первого отпуска в магазине возле лондонского Камден-пассажа. Она вскрыла упаковочную коробку с таким трепетом, такой нежностью, что у него на глаза навернулись слезы. Он подарил ей патефон, но она многократно возместила этот подарок, познакомив его с творчеством Устад Хафиз Али Кхана ^[22], который только что начал записываться в Бомбее, в студии «Тайгер». Она познакомила его со всем богатством индийских раги – священной музыки, которой приветствовали рассвет и закат, лето, дýхов и огонь. Он вспомнил, как однажды вечером поставил для нее «Мадам Баттерфляй» ^[23] и как они смеялись через несколько минут, когда она закрыла ладонями уши и сказала: «Хватит! Это ужасно – будто кошки орут», и взвыла, словно от боли.

Но тут она сказала: «Слушай!» Поставила пластинку, подняла руки над головой и пошевелилась, словно змея. Потом щедро и грациозно поделилась с ним своим телом.

Вот она скользнула под простыню и нежно массировала его шею, напевая ему на ухо: «Chhupo na chhupo hamari sajjano» ^[24]. Это была их песня.

По-матерински терпеливая, она учила его в первое время, когда, несмотря на свои безупречные манеры и корректность в отношении с окружающими, в вопросах любви он был сущим неотесанным крестьянином с простым языком. Словно парень с фермы, он говорил в минуты страсти на солдатском языке, потому что не знал другого. «Я хочу тебя трахнуть. Нравится мой член? Ты готова?»

Она глядела на него в полумраке своими прекрасными глазами цвета морских водорослей и виртуозно играла на его теле. Иногда она делала ему массаж и смотрела, как он возбуждается, она заставляла его чувствовать в ней источник всякого изысканного наслаждения, какие он только знал в своей жизни, растягивала удовольствие, наполняя его невыразимой сладостью.

Она была утонченной, прекрасной, хорошо образованной, из хорошей семьи: ее отец, либеральный, цивилизованный мужчина, был адвокатом в Бомбее, но в жены не годилась. Никак не годилась. Это нельзя было списать на снобизм; когда он размышлял над этим, снобизм сразу отметался. Проблема была в другом: он любил свой полк и приятелей-офицеров, любил со страстью, граничащей с безумием. Ни одна женщина, индийская или английская, не смогла бы никогда понять, что они значили для него, а офицеры очень даже осуждали парней, которые спали с местными женщинами, и называли их «джунгли».

Поведение всех его приятелей было в какой-то степени противоречивым: озорные до непристойного среди своих, публично они держались вежливо и корректно. Сунита помогла ему излечиться от такой раздвоенности. Но даже если бы офицеры одобрили ее, в душе он знал, что никогда на ней не женится. В конце концов, они все равно были слишком разными.

«Телом я тебя боготворю. – С этим нет проблем. – Душой я с тобой венчаюсь». ^[25]

Но в том-то и дело! Если бы у него была душа (в чем он порой серьезно сомневался), она была бы тысячью гранями иной, не похожей на ее душу. В конце концов, несмотря на всю боль, которую предстояло ему перенести, ему было гораздо проще жениться на такой девушке, как Роза.

– Какой-то ты сегодня притихший, – сказала она потом, когда они отдыхали. – О чем ты думаешь?

Она грациозно встала и завернулась в сари.

Он надел шелковый халат, который она хранила для него, и обнял ее за плечи.

– Сунита, я скоро женюсь. Прости меня.

Он почувствовал, как изменилось ее дыхание.

В наступившей тишине слышались жужжание насекомых за окном, скрип колес на улице.