Весенний подарок. Лучшие романы о любви для девочек - Вера Иванова Страница 26

— А он тебя не любит, — очень жестоко сказал Лившиц.

— Я знаю, — выдохнула Марина и так низко опустила голову, что Илье Криворучко показалось, что она положила ее на плечо Феликса.

Этого он вынести уже не мог. Он давно говорил себе, что надо что-то делать. А сейчас понял, что сделать это «что-то» надо немедленно, не откладывая дела в долгий ящик. И предпринять стоит нечто до того кардинальное и для него ранее не свойственное, что все сразу испугаются, растеряются и больше никогда не посмеют называть его не только Кривой Ручкой, но даже и Карлсоном. А Марина сразу поймет, как жестоко ошиблась, когда вместо него выбрала себе Лившица.

Кривая Ручка оторвался от спасительной стены и направился к сцене, где совершенно распоясавшиеся «Носороги» играли одну мелодию за другой и не давали ему никакой возможности пригласить Митрофанову к Изабелле.

Таким образом, Илья Криворучко временно оставил Марину с Феликсом, как ему казалось, без присмотра, но он не знал того, что за ними уже давно и напряженно следили целых две пары глаз. Одни, карие и красиво подведенные, принадлежали Лене Слесаренко. Эти глаза, как два темных озера в половодье, быстро наполнялись все прибывающей и прибывающей влагой, готовой вылиться прямо на специально сшитое к дискотеке платье из тонкого золотистого шелка. Сквозь то и дело набегающие волны слез Лена видела, как Феликс смотрит на странную Марину, и понимала, что ее чудесного платья он даже и не заметил. Когда «Носороги» быстро сменили одну мелодию другой, а Лифшиц с Митрофановой остались в толпе на второй танец подряд, Лена неконтролируемо всхлипнула, развернулась к выходу и попала прямо в объятия Пороховщикова, который согласно своему плану как раз шел ее приглашать на танец. Сил бежать дальше у Слесаренко не было, и она разрыдалась на груди у ошалевшего от такого везения Алексея. Он обнял Лену за плечи и повел к выходу из зала, чтобы подальше от посторонних глаз утешить, одновременно заинтересовывая и очаровывая ее собственной персоной.

Другие глаза, следившие за Мариной с Феликсом, принадлежали, разумеется, Вадиму Орловскому. Вадим сидел верхом на одном из сдвинутых к выходу из зала стульев и надеялся только на свой амулет, висевший на груди у Митрофановой. Раз уж он, привезенный ему мамой на удачу и счастье, таким чудесным образом попал к любимой девушке, то это что-нибудь да значит. Надо только не отчаиваться и выждать. Кроме того, Лившиц серьезной опасности не представлял. Главное, чтобы Марго держала Рыбаря покрепче. Вон они танцуют невдалеке. Но что-то Вадиму не нравится, как из-за плеча Богдана Маргошка бросает на него пламенные взгляды. Пожалуй, стоит сделать вид, что он ничего не замечает.

Орловский отвернулся от Марго и вздрогнул от шума и криков, донесшихся из коридора. Он соскочил со своего насеста и побежал на шум. Под стендом о военно-патриотической работе ожесточенно дрались два парня, а рядом визжали, пытаясь их разнять, две девчонки. В одной, зареванной и с размазанной косметикой, он узнал Лену Слесаренко, а во второй — огненную Милку Константинову. Парни так ожесточенно молотили друг друга, катаясь по полу, что Вадим никак не мог понять, кто есть кто. Он, невероятно напрягшись, оттащил за плечи одного, а второго с трудом отодрал тоже прибежавший на шум драки дежурный учитель физкультуры. Друг против друга, тяжело дыша и отплевываясь, стояли Васька Кура и Леша Пороховщиков.

— Идиоты! Неужели не понимаете, что дискотеку закроют? — сказал физкультурник. — Скажите спасибо, что за грохотом этих «Носорогов» директриса ничего не слышала. Даете слово, что прекратите драку?

Кура вырвался из рук Орловского и, ни на кого не глядя, пошел по направлению к выходу.

— Вася, подожди! — крикнула Милка и побежала за ним, скользя по линолеуму высокими каблуками.

Физкультурник отпустил Пороховщикова, погрозил ему кулаком и пошел к залу, дальше контролировать ситуацию в самой гуще веселящихся. Алексей прислонился к стене. Под глазом у него быстро набухал фиолетом синяк, из разбитой губы текла кровь. Лена, забыв свои неприятности, подскочила к нему и своим кружевным платочком начала вытирать разбитое лицо.

— Вы чего? — только и мог спросить у Пороховщикова удивленный Вадим.

Честно говоря, Алексей не знал, с какой стати Кура налетел на него и повалил на пол, но при Лене он такого сказать не мог. Он, скривившись, будто бы от жуткой боли, мужественно проронил:

— Так… Это наши с ним мужские дела…

— Больно? — участливо спросила Слесаренко.

— Терпимо… Но я ему тоже врезал не слабо…

По залу уже пронесся слух о драке парней из 9-го «Г», и к стенду о военно-патриотической работе стеклись одноклассники.

— Что тут случилось? — спросила Марго.

— Ты опоздала, — усмехнулся Вадим. — Уже все закончилось. Можно снова идти танцевать.

— Мне кажется, — сверкнула она глазами, — что я поспела как раз вовремя. Раз уже время танцевать, то я… приглашаю тебя!

Орловский удивленно отпрянул и посмотрел на стоящего рядом с Марго Рыбаря. У Богдана вытянулось лицо, он непонимающе взирал на происходящее.

— Спасибо за приглашение, — смутился Вадим, — но… я сегодня не танцую…

— Неужели ты сможешь отказать… влюбленной в тебя девушке? — в той тишине, которая только и могла быть в коридоре дискотеки в перерыве между танцами, с вызовом спросила Марго.

Одноклассники замерли в ожидании развязки. Орловский мучительно придумывал, как выйти из создавшейся ситуации, а Рыбарь не своим голосом проговорил:

— Рита, как же так…

— Так, как есть! Я его люблю! — И Марго ткнула длинным ногтем в грудь Вадима.

— Но Рита! — в отчаянии крикнул Рыбарь.

— А ты вообще молчи! — развернулась к нему Григорович. — Думаешь, ты мне нужен? Да ни одной минуты! Мне просто надо было наказать вашу Маринку… эту юродивую… эту кошатницу… Да-да, тебя! — и Марго ткнула ногтем в только что подошедшую к одноклассникам Митрофанову. — Гляди, как Рыбарь легко от тебя оторвался! Стоило только поцеловать его покрепче! А что, Орловский, — она повернулась к Вадиму, — хочешь я и тебя сейчас поцелую? При всех! Тут же забудешь свою Митрофанову!

Вадим с ужасом смотрел и на Марго, и на побледневшего до синевы Рыбаря, и на растерянную Марину, и на Феликса, еще держащего после танца ее за руку, и совершенно не представлял, что в этой ситуации лучше сделать. Наверно, произошло бы еще что-нибудь столь же ужасное, если бы вдруг неожиданно не погас свет. В зале сначала обрадованно закричали и завизжали, а потом поняли, что музыки вообще-то тоже не слышно, и загомонили уже встревоженно и возмущенно. По коридору забегали какие-то люди, потом в дверях началась давка. Из зала раздавались крики директрисы и учителей, которые призывали всех к спокойствию, поскольку, скорее всего, произошла какая-то авария электросети.

Дискотека, таким образом, была закрыта, и в темноте никто не видел, как выбрался из школы и поплелся к дому раздавленный Рыбарь. Он забыл в гардеробе свою единственную куртку, но ему и без нее было жарко. Он рванул ворот новенького джемпера. Нитки треснули, и оторвавшийся голубой лоскут дал возможность холодному ноябрьскому ветру охладить его пылающую отчаяньем грудь. Что же это с ним случилось, невероятное и невозможное? За что он так наказан? Что такого ужасного он сделал? Богдан задавал себе все новые и новые вопросы только для того, чтобы не отвечать на них, потому что сразу, еще в школьном коридоре, понял, в чем провинился. Это ему за предательство. Это ему за Марину, за то самое «нет!» в телефонную трубку.